— Вы и есть Уордмен?
— Да, это я.
— Тогда, я думаю, это ваше. — И Элин вложил в руку Уордмена маленькую окровавленную коробочку.
Потолок оставался белым, несмотря на попытки Рэвела взглядом выжечь на нем слова… Когда в глазах зарябило, он прикрыл их и написал на внутренней стороне век паучьими буквами одно-единственное слово: «Забвение».
Он слышал, как кто-то вошел в палату, но любое движение требовало такого усилия, что еще некоторое время он держал глаза закрытыми. Когда же он их все-таки открыл, то увидел Уордмена, с мрачным видом стоящего у изголовья койки.
— Как вы себя чувствуете, Рэвел? — спросил он.
— Я размышлял о забвении, — ответил Рэвел, — и писал поэму на эту тему.
Он уставился на потолок, но там ничего не было.
— Вы просили… Вы однажды просили карандаш и бумагу. Мы решили, что вам их можно дать.
С внезапной надеждой Рэвел посмотрел на Уордмена, но потом до него дошел смысл его слов.
— Ах, вот что, — сказал он.
Уордмен нахмурился и спросил:
— Чего же еще? Я же сказал, что вам дадут карандаш и бумагу…
— Если я пообещаю больше не уходить.
Руки Уордмена сжали спинку кровати.
— Что с вами случилось? Ведь вам не уйти, теперь вы это знаете.
— Вы хотите сказать, что мне не выиграть. Но я и не проиграю. Это ваша игра, ваши правила. Если мне удастся свести игру вничью, то и это будет неплохо.
— Вы все еще думаете, что это игра, — сказал Уордмен. — Вы думаете, что все это несерьезно. Хотите посмотреть, что вы наделали?
Он подошел к двери, открыл ее, махнул кому-то рукой, и в комнату вошел доктор Элин.
— Вы помните этого человека?
— Помню, — ответил Рэвел.
— Его только что доставили, — продолжал Уордмен. — Примерно через час ему вживят коробочку. Вас это радует, Рэвел?
Глядя в глаза Элину, Рэвел сказал:
— Простите меня!
Элин улыбнулся и покачал головой:
— Не нужно. Мне казалось, что громкий процесс может помочь избавить мир от таких штучек, как «Страж». Но, — он кисло улыбнулся, — процесс не был громким.
— Вы оба слеплены из одного теста, — вмешался Уордмен. — Только и думаете об эмоциях толпы. Рэвел досаждает всем своими так называемыми поэмами, Элин — своей речью на суде.
Рэвел спросил у доктора, улыбаясь:
— О, вы произнесли речь? Сожалею, что не мог ее слышать.
— Она не была блестящей, — ответил Элин. — Я не рассчитывал, что суд продлится только один день, и у меня не было времени подготовиться.
— Ладно, достаточно, — прервал их Уордмен. — Поболтаете потом, у вас впереди годы.
У двери Элин повернулся и сказал:
— Пожалуйста, не уходите, пока я не встану на ноги после операции.
— Вы хотите в следующий раз уйти вместе? — поразился Уордмен.
— Конечно, — ответил Элин.
