Победитель турок - [6]

— Скажи, отец наш, за что нас бог карает! Целая армия разбойников идет на нас… Защиты, милости, покровительства!..

С дальних концов села все шли и шли люди; попадая в сферу притяжения толпы, будто охваченные таинственной силой, они вдруг и сами начинали выкрикивать и жестикулировать. Прибежали и румыны с берега Черны. Полыхавшие в толпе страсти разбудили в женщинах воспоминания об ужасах бегства; с душераздирающими воплями, от которых кровь стыла в жилах, они бросались наземь. В шумном человеческом море горстка свадебных гостей совсем потонула, растворилась, как потонули, растворились и побудившие их к этому походу намерения. Правда, Андораш Этрес еще толкался где-то в первых рядах и, таща за собой молодую жену, старался пробиться к попу за благословением, которое должно защитить от напророченных бед, — но толчея вокруг них все возрастала, и наконец оба они бесследно исчезли в скопище обезумевших людей.

— Милости… защиты… покровительства!..

— В Хуняд пошли!..

— Погибели супостату!.. Господа — вороги наши… Они дьяволу продались…

Побледневший отец Винце стоял у окна, с содроганием глядя на толпу, которая все более впадала в панику, ею самою вызванную. Он поднял руку, показывая, что хочет говорить, и даже начал было:

— Во имя Иисуса Христа, друзья мои!..

Но больше ничего вымолвить не смог, ибо толпа, словно обезумев, взвыла:

— Проси нам небесного знамения!..

— Веди нас в Хуняд!..

— Яви нам чудо!

Священник, видя, что именем Христовым он не многого добьется, решил обратиться к помощи более достижимых властей.

— Анча, сбегай за старостой! — бросил он через плечо дрожавшей в углу комнаты домоправительнице. — Зови его скорей порядок навести.

Но Анча и с места не тронулась, она тоже била себя в грудь и часто крестилась, монотонно причитая:

— Doamne dumnezeule! Maica precistă![3] О, непорочная дева Мария!..

Ужас и возмущение, полыхавшие в венгерских и румынских сердцах, слились воедино, хлынули неудержимо, словно вышедшие из берегов реки, — и нечем было сдержать их. Священник сделал еще попытку обратиться к людям с увещеванием, но, поняв, что все напрасно, бросился на задний двор, вскочил на коня и, прорвавшись сквозь испуганно шарахнувшуюся толпу, поспешил к Хуняду…

Отуманенные суеверным страхом головы и в том увидали дурной знак, хитрость, и над толпою взметнулись новые выкрики:

— Несдобровать нам — поп сбежал…

— Prinde-l ma! După el![4]

— Nu-l lasă! [5] Не упустите его!

Вверху, в гостином зале крепости, глядящем на башню, находились трое: Войк Бути, его младший брат Радуй и жена Войка госпожа Эржебет Моршинаи. Хозяйка крепости сидела у окна и из пучка пеньки, намотанного на прялку, ловкими пальцами сучила тонкую, белесую пряжу. Она часто подносила ко рту руку и поплевывала на кончики пальцев, чтобы потоньше скручивались вытрепанные и вычесанные мягкие нити. Было тихо, только и слышалось это поплевывание да шорох быстро крутившегося веретена; мужчины, расставив ноги и прислонясь спинами к стене, молча смотрели на Эржебет.

— Вот так она «всегда, — полушутливо-полусердито сказал Войк брату. — Все прядет да прядет, будто ей целое войско одеть надобно. Соберет вкруг себя служанок и ну прясть, ну лясы точить, ровно все еще в Хатсеге живет, ровно и не владелица Хуняда… Хоть бы на малое время бросила, когда я домой наезжаю!

— Кабы я только на то время бросала, так вы, ваша милость, не успевали бы землю под коноплю у короля выпрашивать, — возразила жена.

— Да сейчас-то к чему за прялкой? Неделя уж, как мы прибыли, а ты все знай поплевываешь да нить сучишь.

— А ваша милость знай талеров у меня домогается. Уж так обхаживаете, что эдак и у коровы телка выпросить недолго… Об ином-то у вас и речи нет, разве что «бог помочь» молвите!

— Но ты что-то не спешишь с талерами, — засмеялся Войк.

— Ласкал бы почаще сударыню-сестрицу, — поддел брат Радуй, — глядишь, и талеров бы прибавилось. За каждую ласку — талер.

Госпожа Эржебет улыбнулась, приняв шутку.

— Низка была бы у Войка поденная плата. И до Тительрева не добрался бы с заработанными талерами…

— Ух ты! — вскричал Радуй. — И опять не мне, брат, досталось!

Однако Эржебет и его не оставила без подарка.

— Да и вашей милости, Радуй, тоже нечем особо похваляться! Без жены человек что трухлявое дерево.

— Ну, брат, мы свое получили! И мне перепало на орехи!

— Лучше бы она с талерами так поспешала.

— Талеры, талеры, всегда только талеры, просто голова пухнет. А сяду прясть или по хозяйству хлопочу — не нравится. Да откуда же талерам быть, как не от усердия моего да бережливости? Король-то вам небось за военную службу не платит!..

— А крепость, Эржи? Хуняд да угодья при нем? Это тебе не кот наплакал!

— Да ведь и крепость-то скорей за талеры пожалована, чем за ратную службу…

— За что дали, за то и есть. А коли служба у короля нашего Сигизмунда в том порой состоит, чтобы талеры ему ссужать, так ты и не скупись, пошарь как следует на дне сундука. Не себе радость доставляю, сыновьям лучшей жизни хочу, ты и сама хорошо про то знаешь.

— Ой ли? Вот Радуй свидетель, что и вашей милости из тех талеров перепадает… чтобы иной раз потешиться вволю в чужеземных краях, — тотчас отозвалась Эржебет. Но суровость ее вдруг как рукой сняло, она даже улыбнулась. — Да где же это Янко пропадает? Целый день глаз не кажет.