Победитель на деревянной лошадке - [5]

— Я сделаю все, что захочешь, мама, только не отсылай меня отсюда до конца «дерби».

— Откуда не отсылать? Из нашего дома?

— Да, — ответил Поль, не отводя взгляда.

— Но почему, странный ты мальчик, откуда вдруг такая привязанность к этому дому? Вот уж не думала, что ты его любишь.

Поль, молча, пристально смотрел на мать. У него была тайна тайн, которую он не поверял даже Бассету и дяде Оскару.

Мать постояла в грустном раздумье, потом сказала:

— Что ж, раз не хочешь, можешь не ехать к морю до конца «дерби». Но обещай не доводить себя до нервного расстройства, обещай, что не будешь так много думать о скачках и всяких там результатах, как ты их называешь.

— Нет, — задумчиво откликнулся мальчик. — Я не буду о них много думать. Ты не волнуйся. Я бы не стал на твоем месте волноваться, мама.

— Интересно, что б мы стали делать, — сказала мать, — будь ты на моем месте, а я — на твоем.

— Но тебе не надо волноваться, мама, поверь мне, — повторил мальчик.

— Как я хотела бы поверить в это! — сказала она устало.

— Это так, поверь. Я хочу сказать, ты должна поверить, что не надо волноваться.

— Должна? Что ж, посмотрим.

Тайной тайн Поля был его деревянный конь, тот, у которого не было клички. С тех пор, как мальчик вышел из-под опеки няни и гувернантки, он перенес коня наверх в свою комнату.

— Право, ты слишком большой для коня-качалки! — увещевала Поля мать.

— Понимаешь, мама, пока у меня нет настоящего коня, пусть будет хоть какой-нибудь ненастоящий, — схитрил мальчик.

— Он тебе нужен для компании? — рассмеялась мать.

— Да! Он очень хороший, и мне всегда с ним весело.

И вот этот конь с облупившимися боками застыл горделиво в спальне Поля.

До начала «дерби» остались считанные дни, и мальчик становился все возбужденней. Он едва держался на ногах, взгляд его блуждал, он почти не слышал, когда к нему обращались. А его мать то и дело охватывали необъяснимые приступы тревоги. По временам тревога становилась почти нестерпимой. Женщине хотелось броситься к сыну, убедиться, что ему ничто не угрожает.

За два дня до «дерби» мать была на званном вечере в городе, и там ее вдруг снова охватила тревога за сына, ее первенца; сердце сжалось, и она едва могла говорить. Она попыталась бороться с этим сильным, неодолимым чувством, потому что верила в здравый смысл. Но это оказалось выше ее сил. Ей уже было не до танцев, и она спустилась вниз позвонить домой. Гувернантка была безмерно удивлена и встревожена ночным звонком.

— Мисс Уилмот, с детьми все в порядке?

— Разумеется.

— А Поль? Как он?

— Когда ложился спать, все было прекрасно. Подняться посмотреть?

— Нет! — сказала мать Поля решительно. — Не надо! Не надо его беспокоить. Все в порядке. Идите ложитесь. Мы скоро вернемся.

Ей не хотелось нарушать уединение сына.

— Хорошо, — ответила гувернантка.

Около часа ночи родители Поля подъехали к дому. В доме царила тишина. Мать Поля прошла к себе в комнату и сбросила белую меховую накидку. В тот вечер она велела служанке не дожидаться ее. Она слышала, как муж внизу смешивает виски с содовой.

Волнение ее нарастало: крадучись она поднялась наверх к комнате сына. Бесшумно прошла по коридору. Какой-то слабый звук. Что это?

Она застыла возле двери и прислушалась. Странный, резкий, но негромкий звук. Сердце ее замерло. Неумолчный, настойчивый шум. Словно от сильных прерывистых движений. Что это? Господи, что это? Она должна знать. Она узнает этот звук. Такой знакомый…

Но что же это? Она не могла понять, что это. А звук повторялся и повторялся, как наваждение.

Холодея от волнения и страха, мать осторожно повернула ручку двери. В комнате было темно. Только возле окна что-то вздымалось и опускалось. Она застыла в ужасе и изумлении.

А потом резко включила свет и увидела: сын в своей зеленой пижаме сидел на коне-качалке и бешено раскачивался. Резкий свет осветил мальчика, погоняющего деревянного коня, и в проеме двери — его мать, светловолосую, в бледнозеленом прозрачном платье.

— Поль! — воскликнула она. — Что ты делаешь?

— Это Малабар! — Голос мальчика звучал непривычно сильно. — Это Малабар!

На мгновенье Поль остановился, устремив на мать дикий, бессмысленный взор. И тут же с грохотом упал на пол, а она, вдруг мучительно ощутив себя матерью, бросилась к нему.

Но мальчик уже потерял сознание и долго потом лежал в забытьи. Он метался и говорил, говорил, а мать, окаменевшая, сидела подле него.

— Малабар! Это Малабар! Бассет, Бассет, я знаю! Это Малабар!

Так кричал ребенок и пытался подняться и снова пришпорить того, кто вдохновил его на ясновидение.

— Что значит Малабар? — с холодеющим сердцем спросила мать.

— Не знаю, — отозвался отец, лицо его словно застыло.

— Что такое Малабар? — спросила она своего брата Оскара.

— Это лошадь, она участвует в «дерби».

И вопреки своей воле, Оскар рассказал обо всем Бассету и сам поставил тысячу фунтов на Малабара, при ставке четырнадцать к одному.

Третий день болезни стал самым важным: ждали перемен. А мальчик все метался и метался. Он не спал, но и не приходил в сознание: глаза его сияли, словно два синих кристалла. Мать сидела рядом и чувствовала, что сердце ее и в самом деле превращается в камень.