Победитель - [9]

К концу совместной недели с Лилой Виктор догадался, какую прекрасную и спокойную жизнь вел прежде.

Сыч, в своей суматошно-замедленной манере, наконец-то выбрался в район и, когда терпение Виктора держалось на тоненькой ниточке номер шестьдесят, обрадовал новоявленного опекуна перечнем справок и адресов для поездок по инстанциям на листе, длиною в четыре месяца. Как ни странно, трудоемкий перечень воодушевил Виктора и вызвал нетипичное желание побороться с местной администрацией за права на подкидыша, домой он заспешил почти как раньше. Как раньше прикоснулся к только ему заметному кружочку над дверной ручкой на удачу. Открыл дверь - и квартира оказалась пуста. Никаких следов девочки, никакого постороннего запаха. Соседка ничего не знала-не видела, но, поджав накрашенные утомительной помадой губки, сочла нужным заявить, что нечто подобное предполагала с самого начала "этой авантюры"

Неизвестно откуда выскочила тревога, принялась болтаться от горла до солнечного сплетения и обратно. Ночь Виктор провел без сна, в кресле, не решаясь улечься на Лилино место. От окна на кухне до окна в комнате, через коридор, оказалось девятнадцать шагов. Как осенью минувшая весна кажется удивительно уютной с ее нежно-каркающими домовитыми воронами, суетящимися в гнездах, с ровной слабой травкой на кочках погибшего футбольного поля, так и Виктору сейчас вспоминалось лишь дыханье, шорохи - не его движений, наполняющие комнату жизнью, а может покоем; до следующей весны с реальной грязью, патлами сухой осоки, с мертвым запахом подтаявшей земли - далеко. А еще в голове щекоталась мысль, что Лила неведомым образом узнала о его настроениях и потому ушла. Утром сон не сон, но полудрема тихонько заползла на кресло, накрыла Виктора и принялась насвистывать тоненькую песенку. Звонок, воткнувшийся в ее мелодию, как разбитая тарелка, заставил Виктора подскочить, кинуться к двери и обнаружить за ее серой спиной безмятежную Лилу в неизменном халате с нитками по подолу.

- Где ты была? Почему не предупредила? Ты представляешь, что я пережил? - впервые Виктор говорил без напряжения, не сомневаясь в уместности своих слов, не теребя и не пряча больную руку. Лила аккуратно пожала плечиком, проскользнула к привычному месту и зевнув, показала маленькие зубы, не трудясь прикрыть рот ладонью. Виктор застыл столбом, и привычные сомнения встали наизготовку по обе стороны его бедной головы с редкими волосиками цвета пива. Лила поглядела немножко на пол, немножко на Виктора, подумала и снизошла до объяснения, пробормотав что-то вроде "спать", после чего немедленно уснула, не успев свернуться калачиком.

Способ проживания для всех на Земле одинаков, по сути: еда, сон. Виктор решил, что не может есть, вероятней всего, не сможет уснуть - и включил свет над креслом. Сливочный круг лампы, слегка подтаявший с одного бока, показался ему удивительно красивым, слегка незнакомым и от этого печальным. Комната в ночном свете выглядела не своей и своей еще больше обычного. Лампа, шторы, бахрома вишневой скатерти несли вы себе внезапное откровение, очарование и страх, что все это, то есть, лампа, шторы и дальше, дальше: заоконный пейзаж, сейчас неразличимый, река, лес за ней - кончится. Засыпать жалко и решительно невозможно, и Виктор уснул нечаянно.

С утра Виктор уже прикидывал с какой справки начать битву с районным попечительским советом. Подобные мысли, в отличие от мыслей последней мучительной недели, легче думались, занимали много места и не давали развиться раскаянью и раздраженью.

Все вернулось. Любопытная соседка и ее сокрушающая самоуверенность, немытая посуда в мойке, дожидающаяся возвращения Виктора после Лилиного обеда; заброшенная швейная машинка, мелкие домашние поломки, льющиеся, как Лилины нечесаные косы; сбивающийся восемнадцать раз в день половичок в прихожей, сломанная авторучка Виктора, запрятанная в сливной бачок, неряшливо скомканное постельное белье, высовывающее грязноватый свой серый язык из тумбочки; незакрытый - лужа но полу - холодильник, чайные пятна на тюлевых занавесках, раздавленные пробирки с культурой плесени, огрызки вперемешку с засохшими цветами на подоконнике. И постоянное присутствие чужой девочки на кушетке.

А еще бывают люди, которые воспринимают все как есть. Выясняет, допустим, такой человек, что он пишет плохие рассказы, попереживает пару дней, не без этого - и пишет себе преспокойно дальше, не суетясь и не агонизируя, без всяких феназепамов или запоев. Или, скажем, поселяются у него долгосрочные гости: сперва помучается, сигареты попрячет, кофе хороший, а потом - ничего, привыкает, кофе покупает худшей марки, готовит на трех человек больше, посуду чаще моет, экономит без отвращения и живет в полное свое удовольствие вместе с гостями, даже скучает, когда они уезжают.

Виктор таким не был. Радость, мимолетная, от возвращения Лилы и тревога за нее давно прошли. Мысль, в которой он себе не признавался, стыдясь: "А что скажут люди, если девочка сбежит от меня?" - смело повернулась фасадом, и фасад оказался откровенно глуп. Раздражение от вездесущей соседки, приходящей к Виктору, как к себе домой, проведать Лилу; от немытой посуды, домашних поломок и так далее распухало, как самая жизнеспособная из плесеней, изучаемых в лаборатории; паника, тоска по утраченному покою и самовольному одиночеству стучалась в селезенку. Прошла еще неделя.