Победить смертью храбрых. Мы не рабы! - [36]

– Чушь! – Сложив руки за спиной, немец вновь прошелся перед сержантом.

Отрицание очевидного есть не более чем бессилие. Попытка спрятаться в раковину неверия. Бессмысленный прием.

– Едем в город, – остановившись, наконец-то принял решение немец.

Илюхин, пожав плечами, безразлично кивнул:

– Едем.

Первый раунд был выигран сержантом вчистую. Ошарашенный свалившимися на него данными немец не в силах был поверить в них, а уж тем более дать оценку или провести анализ. Это был даже не соперник Илюхину.

Впрочем, сержант не обольщался. Он прекрасно понимал, что сейчас именно от него зависит, сработает план Терехова или провалится. Для реализации задумки капитана Илюхину следовало вжиться в роль, лгать на уровне искусства.

Трудно было бы подобрать человека, который умел это делать лучше сержанта.

Первые сумбурные попытки узнать хоть что-то – это, конечно, не допрос. Илюхин знал, что ему предстоит выдержать действительно серьезные испытания, и был к этому полностью готов. Он даже предполагал примерно, как это будет выглядеть и каким образом происходить.

Отправившаяся с рассветом колонна примерно через километр сменила проселочную дорогу на вполне нормальное асфальтированное шоссе. Одновременно неуловимо стал меняться пейзаж. Вдоль дороги ряды деревьев и густые кусты. Подстриженные, облагороженные. Не лесополоса, а просто ухоженный парк!

– Зачем это? – видя, что боец, к которому он обращается, не понимает сути вопроса, Илюхин конкретизировал: – Зачем разводить деревья вдоль дороги? И кусты?

Боец дисциплинированно обернулся к старшему по званию, сухопарому мужчине средних лет с непонятными нашивками и странного вида погонами. Усмехнувшись, тот снисходительно пояснил:

– Чтобы ветер не наметал сугробы на дорогу! Культура!

Культура? Ответом Илюхин оказался удивлен, однако виду не подал. Судя по всему, о противопартизанских мероприятиях с вырубкой леса на сто-двести метров и уничтожением населенных пунктов на всем протяжении дороги немцы имели весьма слабое представление. Принося собственную безопасность в жертву красоте и практичности. Что ж. Это показательно.

Сержанту не впервой было сталкиваться с пренебрежением к собственной персоне. С откровенными унижениями и издевательствами. Немцы никогда не считали коллаборационистов равными себе. Ровно так же, свысока, относились к сдавшимся в плен и чины разнообразных казачьих и подобных им частей, изначально пришедшие с вермахтом. Меж тем на данный момент Илюхин был жив. А многие из тех, кто держал его за покорную вещь и мразь, давным-давно мертвы. По мнению Илюхина, правда была за тем, кто сумел остаться в живых.

Хорошая дорога позволяла передвигаться гораздо быстрее, чем по разбитой грунтовке. По странному стечению обстоятельств, Илюхина хоть и посадили под надзор солдат, однако не связали, не положили на дно кузова, не надели на голову мешок, наконец. Это не доверие. Скорее промах. Один из многих, что местные хозяева земли уже допустили. Илюхину нельзя было позволять смотреть по сторонам и запоминать дорогу.

Все это – настороженное уважение, странным образом уживающееся с пренебрежением, придание значимости его персоне – было ошибкой. На взгляд Илюхина, здесь надо действовать совсем по-другому: избить, втоптать в грязь, заставить почувствовать себя вошью, сломать в один момент, чтобы не просто говорил, а, воя от боли, упрашивал слушать себя.

В грузовике, старательно осматриваясь по сторонам, подмечая любые значимые мелочи: порядок передвижения, вооружение бойцов, вслушиваясь в их слова, – в самое сердце поселения, являющегося одним из основных статей дохода финансовой империи Штайнера, ехал враг. Он имел в голове рискованный, но весьма реальный и достаточно четко просчитанный план, результаты которого должны были не просто всколыхнуть настоящую действительность. Скорее полностью уничтожить устоявшийся порядок вещей.

– Ты понимаешь язык?

Илюхин покачал головой. И тут же пояснил свой ответ:

– Совсем немного. Лучше с переводчиком. Легче.

Немец скривился с выражением легкой гадливости. Словно бы иного он от животного, похожего на человека, и не ожидал. Это не обидело.

Офицер так и спросил – «язык», даже не подумав уточнить – немецкий или французский, к примеру. Понятный ход. Ведь немцу и раньше было известно, что пленник плохо владеет иностранным языком. Подобная методика имела своей целью унизить, рассердить и вывести из себя Илюхина. Сержант это прекрасно понимал.

– Ты утверждаешь, что служил в подразделении СС. Как ты мог это делать, не понимая приказаний?

Илюхин посмотрел на переводчика. Такой же чванливый урод, что и допрашивающий офицер.

– Наши командиры хорошо говорили по-русски.

Офицер вновь некрасиво поджал губы, видимо, демонстрируя тем самым собственное отношение к владению русским языком. Второй, выполняющий функции переводчика, оказался более сдержан. Лишь понятливо кивнул и продолжил:

– Какие функции ты выполнял? Как называлось подразделение?

– Я уже говорил все это. – Илюхин попытался уйти от ответа. С самого утра, с момента прибытия в город, его допрашивали дважды. Подробно, тщательно, под запись. Нынешний допрос стал третьим.