Победил Александр Луговой - [26]

Он попытался было поцеловать Люсю, но опоздал. Такси приближалось к «Крыльям Советов», где шли тренировки.

— Люська, я посижу посмотрю, ладно? А потом пойдем в «Аэлиту». Прошу тебя.

— Ладно, миллионер. Пойдем. Будешь расплачиваться за свое негодное поведение...

Люся заторопилась к раздевалке, а Александр, весело насвистывая, направился в зал.

Девушки уже были в сборе, и Елена Ивановна, в своей неизменной розовой кофте и синих брюках, нетерпеливо поглядывала на часы. На Александра никто не обратил внимания: все уже давно привыкли, что он приходит посмотреть, как тренируется «его» Люся.

Александр с высоты своего мужественного вида спорта слегка презирал художественную гимнастику.

Но самих «художниц» отнюдь не презирал.

Ему нравились эти великолепные девушки с идеальными телами, красивыми лицами. Нравились их поразительная гибкость, легкость движений, изящество поз.

Они все были прекрасны, все достойны восхищения, но, разумеется, все тускнели, когда в зале появлялась Люся. Удивительно стройная в обтягивающем ее чудесную фигуру васильковом купальнике, она излучала особое очарование и красоту. Так по крайней мере казалось Александру. И упражнения она выполняла красивей и лучше всех. На соревнованиях он шумно возмущался любыми оценками, которые судьи ставили Люсе. Он всегда считал их заниженными. Раньше он даже свистел в два пальца, пока Люся не устроила ему сцену, обвиняя в том, что он ее компрометирует.

Девушки выстроились ровной шеренгой. Они все были красивы, но, право же, нужно было быть слепым, чтобы не видеть, насколько Люся красивей всех.

Елена Ивановна что-то говорила, прохаживаясь вдоль шеренги.

Потом хлопнула в ладоши — тренировка началась.

Александр на этот раз беспрестанно поглядывал на часы. Ему хотелось поскорее остаться со своей подругой вдвоем — излить переполнявшую его бурную радость, еще раз передать разговор Ивана Васильевича с Лузгиным, погадать, какое это новое задание готовит ему главный редактор.

Тренировка кончилась не очень поздно. Пошли к станции метро «Динамо», сопровождаемые вкусным запахом, которым окутывала весь квартал бисквитная фабрика «Большевик».

— Это ужасно, — жаловалась Люся. — Ты подумай, дома мама со своими печеньями, здесь каждый раз, как иду на тренировку, тортами весь район пропах. А мне нельзя. А я люблю...

— Ничего, — утешал ее Александр, — ведь это лучше, чем если б на «Большевике» делали, например, горчицу или, допустим, маринованный лук. Ты бы тогда обливалась слезами после каждой тренировки, я бы считал, что тебя все обижают, и, применяя приемы самбо, напал на Елену Ивановну, Меня бы судили и приговорили к пожизненной каторге на фабрике маринованного лука...

Он продолжал фантазировать до самой «Аэлиты». Но ни в какую «Аэлиту» они, конечно, не попали. Длинная очередь протянулась к дверям, уныло нахохлившись под холодным осенним дождем. Ожидавшие с тоской поглядывали на освещенные окна, откуда доносилась веселая музыка.

Постояли в нерешительности.

Однако Александр не собирался так легко сдаваться. Он придумал пойти на пятнадцатый этаж, в кафе «Огни Москвы».

— Там наверняка есть места, — уверял он, — ты не представляешь, до чего это труднодоступное кафе. Во-первых, никто не знает, где вход, во-вторых, лифт забирает пассажиров два раза в день, не чаще. Утром — туда, вечером — обратно. И берет он по два человека — кабину даже перегородили, чтобы меньше влезало.

Зато, добравшись наверх, в кафе, где действительно посетителей оказалось немного, они почувствовали себя почти на седьмом небе. Тихо звучала музыка, за окном шел дождь, а здесь было тепло, уютно. Им подали салат, горячий кофе, пирожные («Эх, была не была!» — сказала Люся); мандарины, мороженое.

Может быть, с точки зрения классических гастрономических традиций, такой ужин и выглядел довольно странно, но он их устраивал, а это было главным.

Александр все рассказал Люсе, да еще в юмористическом тоне. Теперь ему самому обсуждение его корреспонденции казалось веселым эпизодом. А потому он был несколько удивлен, когда Люся вдруг отнеслась к этому весьма серьезно. Увлеченный рассказом, он не заметил торжества, светившегося в Люсиных глазах. Не успел Александр умолкнуть, как Люся взорвалась:

— А! Так кто ж был прав? Нет, ты скажи, кто был прав? Кто тебе говорил, что кругом ошибаешься, что с твоим отношением к спорту ты рано или поздно сядешь в галошу? Я говорила!

— Но...

— Нет не «но»! Ты считаешь, что чемпион должен быть вроде эталона мер и весов, храниться за семью замками на бархатном ложе. А того не понимаешь, что все его достижения нужны для другого. Вот этот Трюфин, он понял. А ты — как тот Лукавый. Два сапога пара. Неудивительно, что ты его вознес. Кого возносил-то? Себя! Вот кого!

— Да никого-я не возносил. Что ты придумываешь, — слабо оборонялся Александр. — Вечно какие-то выводы делаешь...

— Я правильные выводы делаю. И ты это отлично знаешь. Так что нечего. И жалко, что тебе там, на вашей летучке, мало наподдали! — Люся перевела дыхание. — Но теперь-то, я надеюсь, ты осознал, продумал пересмотрел, проникся?..

— Ладно, Люська, хватит! — Александра ничто не могло лишить хорошего настроения. А как ты думаешь, что это за новое задание, о котором Лузгин говорил Ивану Васильевичу?