«Победа реализма» в освещении прогрессистов - [3]

Художественное величие, прогрессивность и народность Гёте, Вальтера Скотта, Толстого надо исследовать, руководясь тем же ленинско-сталинским критерием, т. е. рассматривать их «в мировом масштабе».

Сталинский метод прямо противоположен излюбленному методу Кирпотина, Книпович и пр., основанному на жестком и неподвижном противопоставлении «хороших» и «плохих» сторон всякого явления. Иначе и быть не может, потому что метод наших уважаемых оппонентов — не марксизм, а прудонизм.

Прогрессивность в конечном счете содержит в себе сложное, живое, диалектическое взаимодействие противоречивых тенденций. В этой борьбе — в конечном счете — одерживает победу великая идея подлинного прогресса человечества, в той конкретной форме, которая единственно возможна на данном историческом этапе.

Победа прогрессивного начала диалектически снимает и реакционные тенденции многих передовых писателей прошлого.

Другими словами, она не аннулирует сложность, противоречивость истории, а дает им наиболее конкретную для определенного времени форму. Вот почему Энгельс писал о Карлейле, Коббете и многих чартистах, что их революционность «тесно связана» с некритическим (и постольку реакционным) возвеличением средневековья. Марксистско-ленинское исследование открывает в истории литературы единый, хотя и противоречивый, процесс политически-философского и художественного развития.

Если расценивать литературу масштабом формальной демократии, это единство распадется, исторические причины и следствия извратятся, а история литературы получит совершенно искусственную и ложную оценку как с политической, так и с художественной точки зрения.

Насколько наши «прогрессисты» неспособны понять таких писателей, как Бальзак или Толстой, видно уже из их полемических статей. Они неспособны попять и революционно-демократических писателей прошлого века. Не случайно Кирпотин превратил Щедрина в либерала; это естественное следствие формально-демократической концепции прогресса, в которой принципы демократии и либерализма неизбежно переходят друг в друга. Вот почему для наших «прогрессистов» центральные фигуры европейской литературы XIX в. — это Виктор Гюго (в противоречии с мнением Маркса и Лафарга) и Золя (в противоречии с мнением Энгельса).

Конечно, это «выдвижение» происходит co всей дипломатической осторожностью.

Е. Книпович («Интернациональная литература», 1939 г., № 11) считает странным, что Горький находил изображение Французской революции у Франса более глубоким и правдивым, чем картины революции у Гюго. То, что Горький однажды назвал того же Гюго пламенным трибуном, не может не показаться противоречием Е. Книпович, мыслящей механически и противопоставляющей познание — энтузиазму. Но вот Маркс, например, признавал нападки Гюго на Наполеона III «едкими и остроумными» и в то же время отказывал Гюго в способности глубоко понимать исторические события. Разве это не то же «противоречие», что и у Горького? Или у Маркса тоже странность! В том-то и дело, что тот, кто стремится во что бы то ни стало превознести пустой, либеральный «энтузиазм» над познанием капиталистического общества, волей-неволей впадает в противоречие с марксизмом.

Последний пример Е. Гальперина напечатала в «Интернациональной литературе» № 9 за 1939 г. юбилейную статью о Золя. Е. Гальперина цитирует в ней почти дословно критическое замечание Энгельса и даже к нему присоединяется. Но это не мешает ей из несомненного факта — Золя влияет на писателей народного фронта больше, чем Бальэак, — сделать совершенно ложный вывод. Вместо того чтобы увидеть в этом симптом художественного упадка литературы империалистического периода и, исходя из этого факта, разобраться в слабостях общего и политического мировоззрения писателей, колеблющихся между неясными представлениями о демократии и достаточно бледным либерализмом, В. Гальперина идеализирует существующее положение западноевропейской литературы, мирясь со всей ее эстетической и политической половинчатостью. И это приводит ее к оценке исторического значения Золя, прямо противоположной той оценке, которую дал Энгельс. Для Е. Гальпериной Золя не только последний из великих реалистов XIX в., но также и первый писатель новой эпохи. Весьма показательно, что для этой мысли она не может найти других доказательств, кроме ссылки на новизну тематики. И перед нами два мнения: Золя — родоначальник новой эпохи высокого реализма (Гальперина) — и Бальзак, стоит выше «всех Золя прошлого, настоящего и будущего» (Энгельс).

Я отнюдь не утверждаю, что тт. Гальперина и Книпович хотят полемизировать с Марксом и Энгельсом. Конечно, нет, они хотели бы думать по-марксистски. Но формальный демократизм, применяемый ими как мерило всех ценностей, объективно не может совпадать с критерием марксизма.

Наши «прогрессисты» — закоренелые эклектики. Поэтому они судят о художественных произведениях, исходя из взглядов писателей (Кирпотин, например, считает «Воскресение» выражением реакционных взглядов Толстого), и неспособны воспринять и анализировать литературу во всем противоречивом единстве мировоззрения и творчества. Поэтому они дают и политически ошибочные оценки: В. Кирпотин перекрещивает Щедрина в либерала, В. Гальперина стилизует вялый либерализм некоторых западных писателей под расцвет демократической литературы. Эти ошибки идут, по видимости, в противоположных направлениях, но источник их один и тот же: формально-демократический масштаб для художественной и общественно-политической оценки литературы.