Победа - [46]

Он оживился.

— И он увез бы вас к чертям! — добавил он сквозь зубы, для собственного удовлетворения.

Рикардо не сделал никакого замечания и ничем не обнаружил, что он слышал хоть одно слово. Шомберг, поднявший было на него полный надежды взгляд, почувствовал себя обескураженным.

^ — Почему вы упорствуете и сидите здесь? — воскликнул он, — Вам совсем не будет выгодно валять дальше дурака у меня в гостинице. Вы только что сокрушались, что не можете сдвинуть с места своего патрона. Ну так вот, полиция сдвинет вам его с места, а из Сингапура вы сможете отплыть в Восточную Африку.

— Пусть меня повесят, если этот парень не собирается идти предупреждать полицию! — проворчал Рикардо угрожающим тоном, который вернул Шомберга в мир действительности.

— Нет, нет, — уверял он, — я только так говорю. Вы хорошо знаете, что я не сделаю ничего подобного.

— Я и вправду начинаю думать, что история с этой девчонкой повредила вам мозги, мистер Шомберг. Поверьте мне: будет гораздо лучше, если мы расстанемся друзьями; так как, вышлют нас или не вышлют, вы можете быть уверены, что один из нас скоро появится обратно, чтобы рассчитаться с вами за все скверные штуки, которые придумает ваша башка.

— Боже великий! — вскричал Шомберг. — Значит, ничто не заставит его уехать!.. Он останется здесь навеки… навеки… А если бы я вам предложил хорошее отступное… не можете ли вы?

— Нет, — перебил его Рикардо. — Невозможно, если вы не придумаете, чем бы его поднять… Я вам это уже объяснял.

— Нужно было бы найти что-нибудь, что соблазнило бы его, — прошептал Шомберг.

— Да. А Восточной Африки для этого недостаточно. Он сказал мне на днях, что Восточная Африка может подождать, пока он соберется… и ее можно заставить подождать довольно долго, потому что она никуда не убежит и он не боится, что кто-нибудь захочет ее похитить.

Эти рассуждения, которые можно было рассматривать как простые трюизмы или как показатели нравственного состояния мистера Джонса, являлись малообещающими для несчастного Шомберга, но имеется доля истины в поговорке, которая гласит, что ночь всего темнее перед рассветом. Самый звук слом имеет собственную силу, независимо от смысла их во фразе. Л это слово «похитить» пробуждало отзвук в больном уме трак тирщика. Это был отзвук, постепенно гнездившейся в его мозгу мысли, пробужденный случайно произнесенным словом. Нет никто не сумел бы похитить материк, но Гейст похитил девуш ку.

Рикардо не мог постичь причины происшедшей в лице Шомберга перемены. Между тем она была достаточно заметна, чтобы живо заинтересовать его; он перестал небрежно покачи вать ногой и сказал, глядя на трактирщика:

— На такую болтовню нечего отвечать, да?

Шомберг не слушал.

— Я мог бы указать вам другой след, — проговорил он мед ленно.

Потом он замолчал, словно его душила нездоровое волнение, усиленное опасением неудачи. Рикардо слушал со вниманием, но не скрывая некоторого презрения.

— След человека, — судорожно пробормотал Шомберг и снова замолчал, борясь между велениями ненависти и совести.

— Может быть, человека на луне? — усмехнулся Рикардо.

Шомберг покачал головой.

— Во всяком случае, его не опаснее ограбить, чем человека на луне, а искать придется не так далеко. Попробуйте-ка.

Он размышлял. Эти люди, профессия которых заключалось в грабежах и убийствах столько же, сколько в шулерстве, казались самою судьбою предназначенными для проектов мести. Но Шомберг предпочитал не входить в подробности. Он думал лишь о том, что может одним ударом освободиться от тирании бандитов и рассчитаться с Гейстом. Ему достаточно был дать свободу своему естественному таланту клеветника. В данном случае его обычная склонность к скандальным сплетням будет усилена ненавистью, которая, подобно любви, обладает собственным красноречием. Рикардо слушал теперь со вниманием. Шомберг принялся пространно описывать Гейста, разжиревшего от многих лет мошенничества, общественного или частного порядка; это был убийца Моррисона, обманщик бесчисленных акционеров, чудовищное соединение хитрости и бесстыдства, дерзких проектов и просто плутовства, таинственности и ничтожества. Шомберг возвращался к жизни, выполняя свою естественную функцию; кровь снова приливала к его щекам; он становился красноречивым, оживленным, веселым, и его военная осанка снова делалась мужественной.

— Вот правдивый рассказ. Его видели бродящим несколько лет в этой части света и сующим нос в дела всех и каждого, но один я разгадал его с первого взгляда, этого негодного обманщика без принципов, этого опасного субъекта.

— Вы говорите, опасного?

Звук голоса Рикардо вернул Шомберга к действительности.

— О, постараемся понять друг друга, — проговорил он с замешательством. — Это лгун, обманщик, бандит с медоточивой |эечью и слащавой любезностью, один из тех людей, в которых нет ни капли искренности.

Рикардо отошел от стола и шагал бесшумно по комнате. Проходя мимо Шомберга, он оскалил зубы и проговорил: К — А! Гм!

— Какой опасности вам еще нужно? — спросил Шомберг.

Потом небрежным тоном продолжал:

— Я не думаю, чтобы он был из тех, которые дерутся.

— И вы говорите, что он там один?