Победа для Александры - [25]

Мама никогда не выговаривала за провинности, она грустно вздыхала и шла исправлять, оставляя дочь один на один со своей совестью. Саша отчетливо помнила, как придерживала края платья, чтобы кисель не вылился из подола, с отчаянием чувствуя, как он медленно просачивается сквозь ткань. Ощущение было настолько ярким, что ей захотелось сжать колени, избегая мокрого прикосновения пропитанного сладкой липкой жидкостью платья к обнаженной коже. Она со стыдом вспоминала, как приложила к губам полный стакан с тем, чтобы выпить его залпом и отправиться на улицу. Пятница, за плечами садик, впереди — два чудесных дня, наполненных законными радостям. Первые два глотка дались легко, но потом что-то случилось. Плотный кисель забил рот, заполз в горло и… застрял. Саша судорожно глотнула раз-другой, отвела стакан, и — ах! — кисель вывалился на колени.

Сашу бросило в жар, точно так же, как тогда. Она сердито посмотрела на сладкий булочкин бок и еле удержалась, чтобы не погрозить ему пальцем. Весело облегченно засмеялась и прошла мимо бестолково дорогих сластей. Желая вознаградить себя за проявленную стойкость, девушка оценивающе присмотрелась к свекле под майонезом. Сиротливая кашица, сдобренная капелькой майонеза, еще больше сморщилась под внимательным взглядом. И в этот миг на глаза попался… все тот же «витаминный» салат. Но на этот раз молодцеватая, упругая капуста была мелко порезана, украшена цветком из моркови, а завершал ансамбль ажурный лепесток яблока. «Какая красота», — подумала Саша и тут же забыла об отверженных лакомствах.

В молодости житейские сложности переносятся легко, без тени жалобы или неудовольствия. Если бы кто-нибудь сказал, что Саша недоедает или терпит лишения — она бы очень удивилась. Такова была новая жизнь, и девушка находила ее вполне приемлемой. Единственное, за что она не уставала себя корить, так это за то, что с большим энтузиазмом проводит время с новыми друзьями, чем учится. Учеба сама собой отодвинулась на второй план, и сколько ни напоминала себе Саша, что приехала учиться, пробивая путь в более счастливую жизнь, — ничто не действовало. И коль скоро учиться с удовольствием и полной самоотдачей не удавалось, Саша дала себе обещание не пропускать занятий.

На первый взгляд университетская вольница не требовала аккуратного посещения. В том, что это не так, Саша убедилась уже на первом курсе. В училище день начинался с проверки посещаемости. Преподаватели педантично отмечали каждого учащегося в журнале. В университете же этим занимался староста, и до первой сессии все было спокойно. Гром грянул, когда начались зачеты. Конспекты, тем более хорошие конспекты, были нарасхват. Однокурсники рыскали по знакомым с голодным волчьим взглядом. Материал спешно переписывался, читался урывками, но запоминался не особенно хорошо.

Саша ткнулась в пару мест. Спокойная медлительная толстушка-одногруппница присутствовала почти на всех занятиях, но расшифровывать ее бисерный почерк оказалось делом почти невозможным. Еще одна девица записывала все подряд, включая обороты «скорее всего» или «переходим к следующему вопросу», но смысл сказанного фиксировала весьма неудачно. После ее записей Сашу одолела паника. Связать прочитанное во что-нибудь вразумительное можно было лишь обладая фантастическим воображением или хотя бы при приблизительном знакомстве с вопросами. Саша сдалась. Взяла в библиотеке кипу учебников, в каждом из которых было около трехсот пыльных страниц, сжала зубы и села штудировать их.

В период экзаменов ее не оставляло странное чувство, что левая половина головы ощутимо тяжелее правой, напичканная громоздкими, тяжеловесными определениями и обрывками не связанных между собой сведений. Правая сторона головы казалась пустой и легкой, там гнездились глупые мысли и легкомысленные желания. Скрипучий голос нашептывал фразы из учебников, а бабочка, поселившаяся справа, взмахом крыльев навевала сладкий сон.

Саша старалась удержать голову, но она упрямо клонилась к левому плечу, словно поверженный бутон. Однажды, вконец устав от зубрежки и бессмысленной борьбы полушарий, Саша отправилась разводить мосты.

Белые ночи. Онемевший мост Лейтенанта Шмидта. Над Невой — победно вскинутые руки других мостов. Тихий плеск волн. Гранитная набережная, по булыжникам которой (Саше безумно хотелось в это верить) прогуливался едкий, смуглый Пушкин. Лорнировал дам, блистал эпиграммами и, быть может, прикасался к этому камню. Или к другому, или вон к тому.

Три часа. Ночь налегла на крыши домов не желающим темнеть брюхом. От Невы повеяло свежестью, и бодрящим напитком влился в кровь упоительный речной запах. Только запах был немного другим и не походил на знакомый с детства запах Волги. В нем слышалась копоть заводских труб, автомобильных выхлопов. Это был запах большого города, омытого упрямой рекой, стиснутой, но не побежденной гранитом.

Саша и еще две такие же юные авантюристки возвращались по спящему Васильевскому острову. Девушки шли по Большому проспекту, разглядывая темные дома на фоне светлого, сумеречно улыбающегося неба.

Сзади раздался звук мотора. Из окна милицейского газика высунулась хмурая небритая морда и неприветливо поинтересовалась: