По землям московских сел и слобод - [10]

Имя Погодина до последнего времени предавалось анаеме: защитник официальной правительственной линии в науке и преподавании, отнюдь не сторонник "революционных демократов". Но анафематствовавшие забывали сказать, что именно Погодин выступал с резкими высказываниями против существовавших в России порядков во времена Крымской войны, и именно Погодин был центром притяжения для представителей многих и самых разных кружков и направлений в русской культуре; поддерживал тесные отношения с А. С. Пушкиным, Н. В. Гоголем, и именно с Погодиным либо дружили, либо просто были знакомы почти все сколько-нибудь известные русские историки и литераторы: его дом на Девичьем поле видел, наверно, всех их. Как писал его добрый знакомый, "...его оценили, когда его не стало. Все поняли, что Погодиным, в том смысле и значении, какое он имел для Москвы и отчасти для славянских земель - быть не так легко, как это казалось со стороны..."

Михаил Петрович Погодин был известен в Москве - о его скупости ходили легенды, но в то же время он мог быть и щедрым - жертвовал бедным, давал деньги начинающим авторам или же сам издавал их сочинения. Но если скупость его замечали многие, то добрые дела Погодин совершал всегда негласно, стараясь не говорить о них. Скуп же был потому, что не имел наследственных имений и богатств; все, что имел, заработал тяжелым трудом. Погодин сделал себя сам: сын крепостного крестьянина, он выбивается в люди, заканчивает Московский университет, становится видным историком, коллекционером, писателем, издателем журналов "Московский вестник" и "Москвитянин". Он "...видел кругом себя довольно долгое время нужду и бедность, с необычайным трудом он выбрался на ту дорогу, которой искала его душа - дорогу большего и высшего образования, нежели среда, в какой сначала он вращался". Погодинская усадьба, занимающая территорию современных участков N 10, 12 и 14, состояла из двух почти равных частей - левой, выходящей на угол с Большим Саввинским переулком, где находились основные усадебные строения, жилые и хозяйственные, и правой, занятой огромным садом и прудом. Вдоль улицы шла липовая аллея, поворачивавшая у правой границы участка внутрь его, к пруду. Главный дом усадьбы стоял по линии улицы (на месте правой части решетки перед домом N 12), одноэтажный, деревянный, в семь окон, с мезонином, откуда открывался вид на незастроенное широкое Девичье поле. В анфиладе первого этажа главного дома располагался рабочий кабинет Погодина, полный книг, картин, гравюр, документов.

Справа и слева от дома на равном расстоянии стояли деревянные же флигели. В одном из них находился пансион, содержавшийся Погодиным по примеру других професоров университета. В пансионе жило и кормилось около десяти учеников: "продовольственной частью заведовала старуха, мать Погодина. Аграфена Михайловна, отличавшаяся крайней бережливостью", - писал А. А. Фет, оставивший живые воспоминания о погодинском пансионе, где он учился перед поступлением в университет.

Особенно памятен погодинский дом тем, что в нем много раз останавливался и подолгу жил Н. В. Гоголь. В Москву он приехал впервые в 1832 г. и тогда же познакомился с Погодиным, но остановился у него только в сентябре 1839 г. Для Гоголя отводился обычно мезонин. "До обеда он никогда не сходил вниз в общие комнаты, - вспоминал сын М. П. Погодина, - обедал же всегда со всеми нами, причем был большею частик) весел и шутлив. После обеда до семи часов вечера он уединялся к себе, и в это время к нему уже никто не ходил; а в семь часов он спускался вниз, широко распахивал двери всей анфилады передних комнат, и начиналось хождение, а походить было где; дом был очень велик. В крайних комнатах, маленькой и больших гостиных, ставились большие графины с холодной водой. Гоголь ходил и через каждые десять минут выпивал по стакану. На отца, сидевшего в это время в своем кабинете за летописями Нестора, это хождение не производило никакого впечатления; он преспокойно сидел и писал. Изредка только бывало поднимет голову на Николая Васильевича и спросит: „Ну, что, не находился еще?" - „Пиши, пиши, - отвечает Гоголь, - бумага по тебе плачет". И опять тоже; один пишет, а другой ходит. Ходил же Н. В. всегда чрезвычайно быстро и как-то порывисто, резко, производя при этом такой ветер, что стеариновые свечи оплывали. Когда же Н. В. очень уж расходится, то моя бабушка закричит, бывало, горничной: „Груша, а Груша, подай-ка теплый платок, тальянец (так она звала Н. В.) столько ветру напустил, так страсть!" - „Не сердись, старая, - скажет добродушно Н. В., - графин кончу, и баста". Когда в 1841 г. Гоголь привез из Италии первый том "Мертвых душ", то устроил их прочтение Аксаковым и Погодину в его доме и там же продолжал работать над поэмой, писал "Портрет". "Тараса Бульбу".

В большом саду погодинской усадьбы Гоголь дважды устраивал торжественные обеды по случаю своих именин, которые он праздновал на вешнего Николу - 9 мая. В большой аллее расставлялись столы, за которыми садилось множество гостей: "злоба дня, весь внешний успех пиршества, сосредоточивался на погоде. Дело в том, что обед устраивался в саду, в нашей знаменитой липовой аллее, - вспоминал тот же мемуарист. - Пойди дождь, и все расстроится. Еще дня за два до Николы Николай Васильевич всегда был очень возбужден... Сад был у нас громадный, на 10000 квадратных сажен, и весной сюда постоянно прилетал соловей... пел он большей частик) рано утром или поздно вечером... у меня постоянно водились добрые соловьи. В данном случае я пускался на хитрость: над обоими концами стола, ловко укрыв ветвями, вешал по клетке с соловьем. Под стук тарелок, лязг ножей и громкие разговоры мои птицы оживали... Гости восхищались: „Экая благодать у тебя, Михаил Петрович, умирать не надо. Запах лип, соловьи, вода в виду...". Обед кончался очень поздно... Общество расходилось часов в одиннадцать вечера, и Н. В. успокаивался, сознавая, что он рассчитался со своими знакомыми на целый год...".