По замкнутому кругу - [82]

Гоше шел по дороге Виллара, так мысленно он ее называл, и пел. Его небольшой, но выразительный голос и удивительное чувство музыкальности сделали Гоше желанным гостем в бараках рабочих окраин Лиможа. Песней Гоше приобрел много друзей — и ни одной возлюбленной. Он любил неудачно. Неудачно — это не то слово, он любил молча, и она ушла, так и не узнав о его любви. Он любил и ждал… Чего он ждал? Он любил и боялся быть отвергнутым. Он был простой парень из предместья Лиможа, металлист, она — дочерью, врача, воспитанницей католической школы святой Терезы. Прошло много лет, ему уже пятьдесят, а прежнее чувство еще живет и болит. Не будь песни, на которую так щедро растратил свое сердце Гоше, кто знает, что случилось бы с этим человеком.

Анри Гоше шел по дороге Виллара и пел песню.

Что это была за песня?

Несколько лет назад Гоше, делегат Лиможского профсоюза металлистов, приехал в Париж на съезд Всеобщей конфедерации труда. И вот в небольшом клубе на Монмартре он услышал Монтана…

Анри Гоше шел по дороге и пел одну из песен Монтана.

О чем была эта песня?

О прекрасной дороге олив…

О смятых, запорошенных пылью травах…

О тех, кто прошли по этим дорогам с оружием в руках…

О тех, что пали в борьбе…

Анри Гоше шел по дороге и пел, но, по мере того как он приближался к старому каштану, голос его от волнения становился все глуше.

Жозеф Прадэль на такси доехал до Ньеля и, оставив машину, пошел по берегу Глана на запад.

На нем была купленная в Лионе новая шляпа, ее широкие поля хорошо закрывали от солнца глаза. Он шел не торопясь. У него еще было время. Изредка Прадэль вынимал из заднего кармана плоскую флягу и подкреплялся глотком шарантского коньяка. Он не волновался. Это была его профессия, его дело. У Прадэля не было политических убеждений, они были для него обременительны, он служил. Прелат Штаудэ ему отпускал и щедро оплачивал грехи. Фирма «ОРБЭ» ценила Прадэля, и управляющий заводами здоровался с ним за руку. Рабочие презирали Прадэля, он им платил ненавистью.

Прадэль шел по дороге и, сорвав ромашку, гадал. Отрывая листки цветка, он приговаривал вслух:

— Я встречу ее… Не встречу… Дело кончу… Дело сорвется… Нам помешают… Я встречу ее…

Вскинув руки, Маргарита упала лицом вниз…

У ромашки оказалось только шесть лепестков, так оно получилось…

Маргарита пришла на свидание раньше назначенного времени. Прямо перед ней был старый каштан, на его коре, трудно различимые от времени, вырезанные ножом слова:

ЭТЬЕН ВИЛЛАР

он

пал за Францию

1944 г.

Правее старого каштана — невысокий зеленеющий холм, заботливо обсаженный по краям каннами. Из зеленых ладоней листьев вырывалось яркое пламя цветов.

Маргарита опустилась на колени, но не могла вспомнить молитву и, быть может, впервые, не испытывая от этого огорчения, подумала: «Пусть молится за всех нас святой отец Штаудэ…»

Она посмотрела на часы — до встречи оставалось еще больше двадцати минут. Привычным жестом Маргарита потянула за нитку ожерелья на шее и, перебирая гранатовые бусинки, почувствовала, как дрожат пальцы. Предстоящая встреча ее волновала.

Маргарита вынула из кармана блокнот и…

Выстрела не было слышно.

Вскинув руки, Маргарита упала лицом вниз, на канны. Пуля попала в середину золотистого завитка на затылке. Капля крови, малая, как слеза, скатилась по шее за корсаж.

Прадэль вышел из низкорослого кустарника у дороги, подошел к телу Маргариты, нагнулся над ней и, вынув из верхнего кармана зеркало, приложил к ее губам. Зеркало не замутилось ее дыханием. Прадэль посмотрелся в зеркало, достал щетку и пригладил к лысине вспотевшие пряди волос. Затем он снял с шеи убитой гранатовое ожерелье с католическим крестиком. Это было не мародерство, нет — он должен был представить прелату доказательство.

Разыскав в кустах шляпу, Прадэль надел ее, отхлебнул глоток коньяка и пошел в сторону Ньеля.

Тот, кто был теперь подле Этьена Виллара, рассказывает, что прежняя надпись на коре дерева дополнена новой.

Вот что теперь можно прочесть на старом каштане:

ЭТЬЕН ВИЛЛАР

МАРГАРИТА АРНО

они

пали за Францию

ТЕНЬ БОРДЖИА

Холодова застала Анну одну. На обеденном столе, накрытом клеенкой, лежали «Техническая термодинамика» профессора В. Сушкова и тетрадь, на открытой странице которой размашистым крупным почерком было написано: «Парообразование при постоянном давлении» — и подчеркнуто красным карандашом. Вера Павловна полистала тетрадь и сочувственно спросила:

— Трудно?

— Очень, — просто ответила Анна. — Помнишь, Вера, мы еще девчонками были, я на районной олимпиаде первое место взяла? А ведь я несколько раз хотела сойти с дорожки. Вот, думаю, до того дома добегу и сойду, потом до первого столба добегу и сойду, потом двадцать просчитаю и сойду, так и добежала до финиша. Не знаю, откуда взялись силы.

— Нет, Анна, ты с этой дорожки не сходи.

— Мне назад все дороги заказаны. Институт я обязательно кончу. У меня из-за этого и дома все вкривь да вкось пошло. Леонид-то мой пьет…

— Да что ты?

— И не знаю, что делать…

— Он раньше не пил?

— В рот не брал. Все началось с этой учебы. Поступили мы на заочный вместе. Мне было легче, все-таки десятилетку кончила. От помощи моей он отказался, самолюбие заело. Ночами сидел, работал. Парень он способный, но когда теоретическая подготовка слабая, сама понимаешь, трудно. На третьем семестре Леша сорвался, бросил учебу. С горя выпил он. Пришел ночью, как сейчас помню, сел ко мне на кровать и говорит: «Станешь, Анна, инженером, я с тобой жить не буду…» Я к нему и так, и эдак — все впустую. Разговаривает с ухмылкой. Иначе, как «итеэр», не называет. Выпивать начал, а последние три месяца почти каждую ночь приходит пьяный. Зарплату всю приносит домой, откуда он деньги берет, не знаю. Спрашивала, говорит: «…устанавливал моторы в ателье „Швейник“».