По законам войны - [48]
Поляна в глубине болот, на которой обосновался отряд после прочесывания, еще не была обжита. Сиротливо жался в сторонке единственный шалаш. Красноармейцы и краснофлотцы отдыхали на траве: курили, тихонько переговаривались между собой, бинтовали вчерашние раны. Леваева и Сабира среди них уже не было…
Первыми, увидев на краю поляны Асю и Тимку, вскочили на ноги Нехода и усатый Корякин. За ними, как один, повскакивали остальные. Тимка был для них изменником, беглецом…
Появился из шалаша и замер у входа, словно бы не веря своим глазам, Николай Николаевич, потом — Большой…
Григорий вытащил из рюкзака и передал Тимке рацию. Асе — пакет.
Сопровождаемые удивленным молчанием, они прошагали рядом через поляну: босой, оборванный Тимка и Ася в закатанных Тимкиных брюках.
Остановились против командиров.
— Товарищ Большой! — доложил Тимка. — Задание выполнено: посылка доставлена по назначению, эсминец под условным названием «крестоносец» уничтожен, предатель расстрелян по законам войны… — Тимка помедлил, сглотнув сухоту в горле, добавил после паузы: — Рядовые: Нефедов и Вагина.
Ася протянула командиру пакет. Большой оглянулся на красноармейцев.
— Построить отряд!
Красноармейцы и краснофлотцы заняли свои места в шеренгах.
Большой велел Асе и Тимке стать перед строем. И когда раздалась команда «Смирно!» — объявил:
— За отличное выполнение особо важного боевого задания рядовым Тимофею Нефедову и Асе Вагиной объявляю благодарность! Комиссару, — он обернулся к Николаю Николаевичу, — представить обоих к правительственным наградам.
Полагалось как-то ответить на благодарность, но Тимка замешкался от растерянности. А Большой сказал:
— Вольно! Разойдись! — Потом обратился к Тимке и Асе: — Поедите, отдохнете как следует — тогда доложите все по порядку…
И сразу зашуршали котомки, несколько красноармейцев побежали с котелками к костру. Асю и Тимку усадили на березовый обрубок и окружили со всех сторон, ни о чем не спрашивая — как положено, только глядя на них во все глаза.
— А у нас еще немножко консервов есть… — похвалилась сквозь слезы Ася. — Щука!.. В томате…
Но им уже сунули в руки по котелку дымящейся, залитой маслом каши, дали по алюминиевой ложке, и кто-то переливал чай из кружки в кружку, чтобы остудить, кто-то колол в широкой ладони сахар, пока они, обжигаясь, глотали пшенную кашу.
Ася согнутым указательным пальцем смахивала при этом слезы то с одной щеки, то с другой, чтобы не падали в кашу. Она очень изголодалась там, в гроте, у летучих скал…
А когда они наелись и вернули хозяевам пустые котелки, тихо-тихо стало на поляне…
И тогда усатый Корякин присел рядом с Тимкой, вытащил из кармана кисет, пачку нарезанной для самокруток газеты и осторожно спросил:
— Закурим, Тимофей Викторович?..
И то ли потому, что его впервые в жизни назвали по имени-отчеству, как называли отца, Тимка потянулся к листку бумаги.
Но Ася вдруг заявила голосом тети Розы:
— А я ему не разрешаю курить!
И Тимка невольно отдернул руку.
Штурман Вагин каждую неделю бросал курить, каждую неделю начинал снова, и тетя Роза все время «запрещала» ему…
— Ну… Ну, если не разрешаешь… — проговорил Корякин. И растерянно спросил: — А после победы можно?
— Одну? — уточнила Ася. — Одну… после победы… можно! — И она вдруг негромко засмеялась, размазывая по вискам слезы.
И заулыбались, глядя на нее, потом стали смеяться красноармейцы. И засмеялся усатый Корякин. И засмеялся Тимка.
Выскочили из шалаша, ничего не поняли, но тоже стали смеяться Николай Николаевич и товарищ Большой.
Очень хорошо умела смеяться Ася; открыто, радостно — как никто не умел.
…Был знойный август лета военного тысяча девятьсот сорок первого года. Солдаты войны уже знали о грядущей победе.
