По южным странам - [9]

Пока тащится наш обоз, я на своем Сером (молодой иноходец с белой звездой на лбу) отъезжаю в сторону, чтоб осмотреть саксаульник или узнать, что за алое пятно на пригорке (оказывается, тюльпаны цветут!), или с другого пригорка поглядеть вдаль, смекнуть по карте, где находимся.

…К. исходу недели, миновав село Чарын, выбрались на щебнистую подгорную равнину.

Перед нами хребет. Подножие в сизой дымке, выше синеет полоса лесов, наверху «белки», пятна еще нерастаявшего снега. Это и есть «мой» Кетмень-тау. Селение приткнулось к устью большого ущелья.

К вечеру въехали в районный центр — село Подгорное.

В сельсовете собрался народ. Рассказываю о задачах экспедиции, о нуждах резиновой промышленности, о каучуконосах (не знает ли кто растений, выделяющих липкий сок?). Прошу помогать в поисках, приносить мне «подозрительные» травы, корни. И еще прошу дать проводника, рабочих. Дальше пойдем вьюком — нужно больше людей.

План у нас такой: обследуем северный склон хребта Кетмень до самой границы с Китаем, возвращаемся на базу в Подгорное (здесь запас продовольствия, ждут письма, надо оставить собранные материалы); дня три отдыхают люди и кони, потом отправляемся на южный склон и по долине Чалкудысу, обогнув хребет с запада, завершаем экспедицию.

Через три дня снарядили караван. Три коня верховых и восемь вьючных. Для лагеря нужно выбирать удобное место, где есть вода, топливо и пастбище. Я собираю растения, Мазанко исследует их в полевой лаборатории. Ежедневно десятка два-три видов попадают «под нож» (нужно приготовить анатомические препараты). В микроскопе можно увидеть, содержится ли каучук в стебле, листьях, корнях и много ли его. Если много растений — заготавливаем столько, чтоб хватило для лабораторных химических и технических анализов. Образцы потом отправим в Москву, в Институт каучука и гуттаперчи.

Наиболее перспективны растения из семейства сложноцветных. К ним относятся виды хондриллы, недавно открытый новый вид скорцонеры — тау-сагыз. Но нельзя пропускать представителей и других семейств, в стеблях и листьях которых есть липкий сок, вязкие выделения, эластичные нити на изломе.

Для Мазанко работы много. Он режет, фиксирует, красит, исследует под микроскопом, зарисовывает, сравнивает. Неясный результат — повторяет все снова.

Нашли новый вид хондриллы с повышенным (вероятно?) содержанием каучука, два вида молочаев, один ирис, один солидаго, два вида ластовней и еще несколько видов растений. Во всех есть каучук, то больше, то меньше… Но растения с выдающимся содержанием каучука все никак не попадались.

Лагерь разбиваем то под сенью могучих тяньшанских елей, то на открытых пологих плато с альпийскими лугами, то среди буйного разнотравья прилавков, куда с равнин ветер приносит аромат полыни…

Мы не одни в горах. Когда снимаем лагерь и переходим в другое ущелье, непременно цстречаем по пути кочевье казахов, уже поднявшихся с равнин на джай-ляу — сочные альпийские пастбища. Мы знакомимся, нас угощают студеным кумысом, кирпичным чаем, пахнущими дымом лепешками (мы по старинке возим с собой сухари). За беседой выясняется, что слух о нас прошел уже повсюду. Известно, что мы ищем сагыз (так называют наплывы на хондрилле, их собирают казахские ребятишки и жуют, как у нас живицу сосны, ели, пихты). Все знают, что в нашем лагере две палатки, одиннадцать лошадей (и точно подмечено, какой масти каждая), что на мне кожаная тужурка, а у рабочих русские сапоги. Все особые приметы зафиксировал узун-кулак (длинное ухо) — беспроволочный телеграф кочевников.

И мы узнаем «последние новости». Три дня назад в ущелье Киргизсай басмачи напали на отряд геологов, угнали лошадей и забрали продукты. Кзыл-аскеры (солдаты пограничных войск) поймали контрабандиста «опиюнщика», пытавшегося провезти через границу опий… в Подгорном женился почтарь, привез молодую из Джаркента… новый начальник погранзаставы приехал в Джамансу.

Много-много известий передает «длинное ухо».

…Мы стояли лагерем в ложбине между двумя боковыми отрогами. Утром, до завтрака, пошли собрать поблизости побольше найденного вчера солидаго. С одной стороны — скалистый обрыв, с другой — пологий склон, заросший арчей. По ту сторону арчевника невидные нам палатки, курится только дымок от костра. Вдруг какой-то свист, потом сухой щелчок. Затем второй, третий, и мы поняли, что стреляют в нас со скалы.

Бежим к лагерю. А там десятка полтора конных казахов гоняются за нашими лошадьми, волокут седла, вытащили из моей палатки двустволку, роются во вьючных ящиках.

Трое с винтовками спешились, целятся в нас, требуют, чтоб я отдал патроны и деньги (вероятно, узун-кулак приукрасил мои финансовые ресурсы!). Вступаю с ними в переговоры через проводника (напуганный, он упал на колени и, дрожа, переводит мои слова). Среди хозяйничающих в нашем лагере я узнал казаха, у которого несколько дней назад были мы в гостях, в его кибитке на джайляу.

— Как совесть тебе позволяет? Гостем у тебя был, кумысом ты меня угощал, я тебе пороху и дроби дал, а ты теперь меня грабишь.

Он отвернулся, буркнул что-то тем троим, они опустили винтовки, швырнули наземь мой дробовик. Лошадей все же угнали и скарб кой-какой утащили, только двух седел не успели захватить, заспешили: прискакал какой-то конный, торопить всех стал.