По всему свету - [36]

Но вот настала печальная минута расставания. Сара долго смотрела нам вслед, сидя на соломе и пуская пузыри. Как сказала моя жена, это было все равно, что оставлять родного ребенка в интернате. Сара несомненно считала нас своими приемными родителями.

А вчера мы получили приятные новости: для Сары приобретен супруг. Правда, он еще слишком молод, чтобы помещать их в одну клетку, но ждать осталось недолго. Кто знает, может быть, на следующий год в это время мы станем дедушкой и бабушкой чудесного, резвого, здоровенького муравьедика!

Портрет Пабло

Странное дело: когда держишь у себя ручных животных, появляется склонность смотреть на них как на маленьких человечков, притом настолько сильная склонность, что вы даже начинаете приписывать им какие-то свои черты. Избежать антропоморфического подхода чрезвычайно трудно. Допустим, вы держите золотистого хомячка, смотрите, как он сидя ест орех, как его розовые лапки дрожат от возбуждения и защечные мешки наполняются запасами, и в один прекрасный день вам приходит в голову, что он — вылитый ваш дядюшка Амос, который точно так же восседает в своем любимом клубе, наслаждаясь солеными орешками и портвейном. И все: с этого дня, пусть хомячок остается хомячком, для вас он всегда будет одетым в рыжую меховую куртку миниатюрным дядюшкой Амосом с пухлыми щеками. Мало животных наделено достаточно сильным и самобытным характером, чтобы устоять против такого сравнения, мало среди них ярких индивидуальностей, которые заставляют вас воспринимать их как есть, а не как подобие крохотных человечков. Из сотен отловленных мной для зоопарков или для себя животных наберется не больше дюжины, заметно выделявшихся среди своих сородичей самобытной индивидуальностью и решительно не дававших мне повода принимать их за какое-нибудь другое существо.

К их числу я могу отнести черноухую мармозетку, малютку Пабло. Собственно, все началось во время зоологической экспедиции в Британской Гвиане. Однажды вечером я сидел, притаившись, в зарослях по соседству с поляной и внимательно наблюдал за норой, в которой, по всем данным, обитало некое интересующее меня животное. Заходящее солнце окрасило небо в изумительный нежно-розовый цвет; на этом фоне особенно четко проступали могучие деревья, оплетенные, словно исполинской паутиной, ползучими растениями. Ничто не действует на человека так умиротворяюще, как вечерний тропический лес. Я упивался картинами и красками, и в душе моей царило отрешенно-чуткое состояние, которое буддисты почитают первой ступенью к нирване. Неожиданно мое полузабытье было нарушено протяжным писком такой силы, будто мне вонзили иголку в ухо. Осторожно поворачивая голову, я пытался рассмотреть, откуда исходит звук. Его не могли издать ни древесная лягушка, ни какое-либо насекомое; и на птичий голос непохоже: слишком резко и немелодично. Внезапно метрах в десяти над собой я увидел виновника. По толстому суку, как по шоссе, раздвигая прилепившиеся к коре орхидеи и другие паразитические растения, выступала крохотная мармозетка. Вот остановилась, присела на корточках и снова издала пронзительный писк. На этот раз ей кто-то отозвался, и через несколько секунд на том же суку появились еще две мармозетки. Переговариваясь чирикающими голосами, вся компания пробиралась через орхидеи, тщательно исследуя листья и время от времени издавая ликующий возглас при виде жука или таракана. Одна из охотниц, наметив себе жертву, долго преследовала ее в орхидейной чаще, раздвигая лепестки с напряженным вниманием на своем крохотном личике. Только вознамерится схватить добычу — непременно что-то помешает, и насекомое успевает спрятаться за стеблем. В конце концов мармозетке повезло, и выброшенная наугад рука извлекла из листвы здоровенного таракана. Радостно чирикая, охотница поспешно сунула в рот отбивающуюся добычу, чтобы, чего доброго, не вырвалась. С блаженной мордочкой мармозетка уплела таракана, после чего внимательно осмотрела свои руки с обеих сторон — не осталось ли еще кусочка?

Я был настолько увлечен картинами частной жизни мармозеток, что лишь после того, как маленький отряд скрылся в густеющих сумерках леса, почувствовал, что у меня онемела нога, а шейная мышца скована судорогой.

Следующая встреча с этими маленькими обезьянами состоялась много времени спустя, уже в Лондоне. Я зашел в один зоомагазин совсем по другому делу, и сразу же в глаза мне бросилась грязная, тесная клетка с десятком жалких взъерошенных мармозеток. Непрерывно толкаясь, они ютились на жердочке, которая явно была чересчур мала для всей ватаги. Вместе с взрослыми особями сидел исстрадавшийся детеныш. Тощенький, до предела запущенный, он был до того слаб, что его поминутно сталкивали с жердочки. Глядя на этих несчастных дрожащих зверушек, я вспомнил семейку веселых охотников среди орхидей в гвианском лесу и понял, что не покину лавку, не попытавшись спасти хотя бы одну мармозетку. Через пять минут выкуп был внесен, самого маленького узника, визжащего от страха, извлекли из клетки и поместили в картонную коробку.

Дома я окрестил нового постояльца Пабло и представил его своим родичам. Они смотрели на него с явным недоверием, но как только Пабло освоился на новом месте, он принялся покорять сердца, и вскоре все мы превратились в его покорных слуг. Невзирая на малые размеры (он вполне мог поместиться в чайной чашке), Пабло был наделен исключительно властным характером. Этому маленькому Наполеону невозможно было противостоять; в головке величиной с грецкий орех явно помещался незаурядный мозг. Первое время мы держали Пабло в просторной клетке в гостиной, где ему отнюдь не грозило одиночество, однако в заточении он чувствовал себя неуютно, и мы стали выпускать его на час-другой. Как говорится, себе на погибель. Пабло быстро убедил нас, что клетка вообще не нужна, и она очутилась на свалке, а бывший ее обитатель свободно разгуливал по всему дому. Превратившись в крохотного члена семьи, он вел себя как хозяин дома, а с нами обращался как с постояльцами. С первого взгляда вы приняли бы его за диковинную белочку, но у этой белочки было совсем человеческое личико и лукавые, яркие карие глаза. Мягкая шерстка на туловище казалась пятнистой, потому что каждый волосок был разноцветным, с оранжевой, черной и серой полосой. Хвост — в черных и белых кольцах; на голове и шее шерсть шоколадного цвета, длинная, свисающая неровной бахромой на плечи и грудь. Крупные ушные раковины закрыты длинными кисточками тоже шоколадного цвета. Поперек лба, выше глаз и аристократически изогнутого носика, — широкое белое пятно.