По всему свету - [32]

Может быть, зеленая шубка и медлительность — признаки весьма преклонного возраста? Я шагнул ближе и с удивлением обнаружил, что шубка состоит из детенышей, каждый из которых не превышал размерами ноготь моего большого пальца. Судя по всему, они лишь недавно появились на свет. Их ядовито-зеленая окраска (излюбленный цвет кондитеров, украшающих торты) резко контрастировала с темным телом мамаши, чьи осторожные, неторопливые движения явно диктовались боязнью уронить кого-нибудь из отпрысков. С легким раскаянием я отметил про себя, что до сих пор не уделял особого внимания личной жизни жгутоногих пауков; мне никогда не приходило в голову, что самка фрина такая заботливая мамаша, даже носит на спине свое потомство. Коря себя за невнимательность, я решил немедленно воспользоваться случаем и заняться изучением этих созданий. С предельной осторожностью, чтобы не пропал ни один отпрыск, поймал самку и отнес в свой лагерь.

Здесь я поместил мамашу со всем потомством в большую коробку, куда положил вдоволь листьев и кусочков коры, чтобы узнице было где прятаться. Каждое утро я заглядывал под кору — сами понимаете, очень осторожно заглядывал, — проверяя, все ли в порядке. Поднимешь кусочек коры, играющей роль укрытия, — самка срывается с места и влезает на стенку коробки. Естественно, это меня огорчало, я каждый раз вздрагивал и спешил закрыть крышку, боясь, как бы нечаянно не прищемить ей ногу или усик. К счастью, дня через три паучиха освоилась и спокойно позволяла мне сменять листья и кору.

Два месяца держал я в коробке паучиху с ее детенышами. Со временем паучата перестали кататься верхом на родительнице. Они расселились в разных уголках коробки и, подрастая, постепенно сменяли зеленую окраску на коричневую. Вырастут из старой шкурки — разрывают вдоль спины и сбрасывают, как и положено паукам. После каждой линьки детеныш становился покрупнее и покоричневее. Если мамаша спокойно уписывала все подряд, от небольших кузнечиков до крупных жуков, то детеныши были более разборчивыми, им подавай мелких паучков, слизняков и тому подобную легко усвояемую пищу. Они явно чувствовали себя отменно, и я даже начал гордиться своими питомцами. Но однажды, вернувшись в лагерь после охоты в лесу, я обнаружил, что случилась трагедия.

Ручная мартышка из рода гусаров, которую я держал на привязи около палатки, перегрызла веревку и решила обследовать лагерь. До того, как ее побег был обнаружен, она успела уплести гроздь бананов, три плода манго и четыре крутых яйца, разбила две бутылки с дезинфицирующей жидкостью и в довершение всего сбросила на пол мою коробку с жгутоногими пауками. Коробка развалилась, семейство фринов рассыпалось по полу, и мартышка, это вконец испорченное существо, принялась его уписывать. К тому времени, когда я возвратился в лагерь, она уже опять сидела на привязи и судорожно икала.

Я поднял с пола свой питомник фринов и уныло заглянул внутрь, проклиная себя за то, что держал коробку в легко доступном месте, и понося мартышку за ее ненасытную утробу. И вдруг с удивлением и восторгом обнаружил восседающего на кусочке коры паучонка, единственного уцелевшего после побоища члена фриновой семьи. Бережно перенес его в не столь просторное, зато более надежное убежище, засыпал дарами в виде слизней и подобных лакомств и — сам не знаю почему — окрестил Вильгельминой.

Осуществляя опеку над мамашей Вильгельмины и самой Вильгельминой, я кое-что узнал о повадках жгутоногих пауков. Так, я обнаружил, что голодные фрины не прочь поохотиться и днем, однако всего активнее они ночью. Весь день Вильгельмина производила довольно апатичное впечатление, но вечером словно пробуждалась к жизни и, если можно так выразиться, расцветала. Носилась взад-вперед по своей коробке, держа наготове клешни и прощупывая путь резкими движениями длиннейших педипальпов. Полагают, что эти чудовищно удлиненные ноги играют только роль щупалец, однако у меня сложилось впечатление, что их функции этим вовсе не ограничиваются. На моих глазах они как бы нацеливались на насекомое, замирали в воздухе, чуть подрагивая, и Вильгельмина вся подбиралась, словно учуяла или услышала добычу этими длинными конечностями. Иногда она начинала подкрадываться к жертве в такой позе, иногда же просто выжидала, пока несчастное насекомое само не придет в ее объятия, после чего мощные клешни проворно отправляли его в рот охотницы.

По мере того как Вильгельмина становилась старше, я предлагал ей все более крупную добычу и убедился в том, что моя подопечная наделена незаурядным мужеством. Хочется сравнить ее с драчливым терьером, который на рослого противника бросается с особым остервенением. Отвага и искусство Вильгельмины в поединках с насекомыми, превосходящими ее ростом, настолько меня пленили, что однажды я, поддавшись неразумному порыву, посадил к ней здоровенную кобылку. Без малейшего колебания Вильгельмина бросилась на врага и вонзила клешни в его тучное брюшко. Можете представить себе мой испуг, когда кобылка лихо взбрыкнула своими мощными задними ногами, подскочила вместе с Вильгельминой, с громким стуком ударилась о проволочную сетку, которой был забран верх коробки, и шлепнулась обратно на пол. Однако столь решительный отпор ничуть не обескуражил Вильгельмину, она продолжала крепко стискивать клешнями мечущуюся жертву, пока та не выбилась из сил, после чего охотница в два счета довела до конца расправу. Все же с той поры, боясь, как бы Вильгельмина в столь буйной потасовке не осталась без ноги или без усика, я давал ей только мелких насекомых.