По всему свету - [27]

Шрифт
Интервал

Кенгуренок жадно сосал молоко из бутылочки, но главная трудность заключалась в том, чтобы утеплить его. Я кутал кенгуренка в фланелевую пеленку, обкладывал его грелками и все же опасался, что он у меня простудится. Напрашивалось простейшее решение: согревать малыша своим телом — и я сунул его себе за пазуху. Только тут я впервые осознал, каково приходится маме-валлаби. Мало того что малыш без конца обнюхивал меня и норовил пососать, время от времени он наносил мне меткие удары под ложечку своими задними ногами, на которых успели вырасти достаточно острые когти. Через несколько часов у меня было такое чувство, словно сам чемпион мира по боксу облюбовал мою особу для тренировочных схваток. Одно из двух: либо я изобрету что-нибудь другое, либо наживу язву желудка. Попытался передвинуть кенгуренка на спину, но он живо вернулся на прежнее место, судорожно перехватываясь длинными когтями. Спать с ним в одной постели было подлинной пыткой: мало того что кенгуренок затевал борьбу, допускающую любые приемы, — от собственных пинков он то и дело сам летел на пол, и приходилось всякий раз поднимать его. К сожалению, через два дня малыш все же скончался, по-видимому, от внутренних кровоизлияний. Должен сознаться, что его кончина меня не очень сильно опечалила, хоть и обидно было лишиться возможности выкормить столь необычного младенца.

Если мамы-кенгуру довольно прохладно выполняют свой родительский долг, то карликовые игрунки, во всяком случае самец этого вида, — образец добродетели. Величиной с крупную мышь, на крохотной рожице — яркие светло-карие глаза, одетый в шубку с изящными зеленоватыми метинами, карликовый игрунок больше всего похож на какого-нибудь сказочного персонажа — то ли на косматого гномика, то ли на шотландского водяного. После брачного сезона, как только самка родит, ее миниатюрный супруг проявляет себя образцовым отцом. Сразу забирает новорожденных (их обычно два) и носит на бедрах, словно ослик вьючные мешки. Следит за чистотой детенышей, поминутно расчесывая их, ночью согревает в своих объятиях и уступает отпрысков не слишком-то рачительной мамаше лишь на время кормления. Да и то ему так не терпится забрать их обратно, что кажется — он сам их кормил бы, если бы мог. Поистине завидный супруг.







Как ни странно, детеныши обезьян не блещут умом; нужно немало времени, чтобы научить их сосать из бутылочки. Не успели вы добиться своего, как долгий процесс обучения начинается сначала: младенцы подросли, теперь им пора пить из блюдечка. Почему-то они убеждены, что полагается погрузить мордочку в молоко и стоять так, пока не захлебнешься или же непроизвольным фырканьем не разбрызгаешь все питье.

Одно время на моем попечении находился очаровательнейший детеныш мартышки. Спина и хвост мшисто-зеленого цвета; живот и бакенбарды изумительного лютиково-желтого оттенка; через верхнюю губу протянулась сужающаяся к концам белая метина — ни дать ни взять роскошные усы какого-нибудь отставного вояки. Как и у всех таких детенышей, голова казалась чересчур большой; конечности были длинные и нескладные. А в целом размеры этого малыша позволяли ему вполне уместиться в чайной чашке. Поначалу он решительно отвергал бутылочку, явно приняв ее за нарочно изобретенное мной орудие пытки, потом разобрался и при виде бутылочки приходил в страшное возбуждение. Заберет соску в рот, заключит бутылочку в пылкие объятия и валится на спину. А так как бутылочка была раза в три больше него, то он напоминал жертву воздушной катастрофы, лихорадочно цепляющуюся за белый дирижабль.

Став побольше, детеныш прошел обычную стадию дельфиньего фырканья, пока не научился пить из блюдца. Но трудности на этом отнюдь не кончились. Посадишь его на стол и идешь за молоком. Завидев блюдце, он издает пронзительный визг и дрожит всем телом от возбуждения и ярости, точно в приступе болотной лихорадки или пляски святого Витта. Возбуждение — при виде молока, ярость — от того, что люди недостаточно быстро ставят блюдце на стол. Доходило до того, что малыш начинал подпрыгивать, словно кузнечик. Если забудешь придержать его за хвост, он с торжествующим воплем ныряет прямо в молоко, в лицо вам летят белые каскады, и когда вы протрете глаза, то увидите, как детеныш сидит посреди пустого блюдца, громогласно выражая свое негодование по поводу того, что его оставили без питья.

Когда растишь маленького звереныша, одна из главных задач — утеплять его на ночь. Как ни странно, за этим надо следить и в тропиках, поскольку с приходом темноты становится заметно прохладнее. В нормальных условиях детеныш, понятно, находит тепло и укрытие в шерсти матери. Грелки, как я убедился, плохой заменитель. Очень уж быстро они остывают, надо несколько раз за ночь вставать, чтобы наполнить их горячей водой. А это довольно утомительно, когда на твоем попечении не только куча детенышей, но и целая коллекция взрослых животных. В большинстве случаев ты просто-напросто забираешь малышей к себе в постель. И быстро привыкаешь спать в одном положении, время от времени просыпаясь, чтобы повернуться на другой бок и не раздавить при этом кого-нибудь из своих питомцев.


Еще от автора Джеральд Даррелл
Моя семья и другие звери

Книга «Моя семья и другие звери» — это юмористическая сага о детстве будущего знаменитого зоолога и писателя на греческом острове Корфу, где его экстравагантная семья провела пять блаженных лет. Юный Джеральд Даррелл делает первые открытия в стране насекомых, постоянно увеличивая число домочадцев. Он принимает в свою семью черепашку Ахиллеса, голубя Квазимодо, совенка Улисса и многих, многих других забавных животных, что приводит к большим и маленьким драмам и веселым приключениям.Перевод с английского Л. А. Деревянкиной.


Сад богов

В повести «Сад богов» Джеральд Даррелл вновь возвращается к удивительным событиям, произошедшим с ним и его семьей на греческом острове Корфу, с героями которых читатели уже могли познакомиться в книгах «Моя семья и другие звери» и «Птицы, звери и родственники».(livelib.ru)


Говорящий сверток

Сказочная повесть всемирно известного английского ученого-зоолога и писателя. Отважные герои захватывающей истории освобождают волшебную страну Мифландию от власти злых и грубых василисков.


Птицы, звери и родственники

Автобиографическая повесть «Птицы, звери и родственники» – вторая часть знаменитой трилогии писателя-натуралиста Джеральда Даррелла о детстве, проведенном на греческом острове Корфу. Душевно и остроумно он рассказывает об удивительных животных и их забавных повадках.В трилогию также входят повести «Моя семья и другие звери» и «Сад богов».


Праздники, звери и прочие несуразности

«Праздники, звери и прочие несуразности» — это продолжение романов «Моя семья и другие звери» — «книги, завораживающей в буквальном смысле слова» (Sunday Times) и «самой восхитительной идиллии, какую только можно вообразить» (The New Yorker) — и «Птицы, звери и моя семья». С неизменной любовью, безупречной точностью и неподражаемым юмором Даррелл рассказывает о пятилетнем пребывании своей семьи (в том числе старшего брата Ларри, то есть Лоренса Даррелла — будущего автора знаменитого «Александрийского квартета») на греческом острове Корфу.


Зоопарк в моем багаже

В книге всемирно известного английского зоолога и писателя Джеральда Даррела рассказывается о его длительном путешествии в горное королевство Бафут и удивительных приключениях в тропическом лесу, о нравах и обычаях местных жителей, а также о том, как отлавливают и приручают диких животных для зоопарка. Автор откроет для читателей дивный, экзотический мир Западной Африки и познакомит с интересными фактами из жизни ее обитателей.