По волнам жизни. Том 2 - [69]

На советское питание никто не надеялся, и поэтому, с приближением зимы, надо было серьезно заботиться о запасах. Всякое проявление в этом отношении беспечности могло быть впоследствии жестоко наказано. С осени москвичи предпринимали такие меры заготовок, как будто отправляются в экспедиции — в безлюдные пустыни.

Со второй половины лета начиналось высматривание, где что продается и почем. Это было возможно потому, что политика власти в отношении торговли, как указывалось, менялась, и временами торговля, в особенности при знаменитом Нэпе, частично восстанавливалась, в частности — торговля огородными продуктами.

Прежде всего запасались на зиму картофелем. Купишь где-либо в лавчонке мешок, нагрузишь на плечи — или, еще лучше, перекинешь через плечо — и тянешь на себе полуторапудовую тяжесть, иной раз — с версту или больше, к себе на четвертый этаж. Для таких оказий ходишь со своим мешком, так как и они были дефицитным товаром. А то, бывало, посылаем сына с мешком в окрестные огороды. Картофель в таких огородах был, но огородники не всегда желали утруждать себя его выкапыванием. Это предоставлялось покупателю. И моему сыну не раз приходилось сначала накопать картошку, а затем ее покупать.

Имевшие в семье несколько мужчин бывали в лучшем положении по сравнению с другими, потому что они могли ходить по соседним деревням, где продукты были дешевле, чем в городе.

Картофелем, наконец, запаслись. Теперь вторая забота — о капусте. Я ходил на службу в Румянцевский музей и в университет с заготовленными на всякий случай веревками. Увидишь где-либо капусту подешевле, или добрые люди это подскажут, — накупишь и унизываешь себя гирляндой капустных головок. И повсюду встречаешь увитых капустными гирляндами москвичей.

Запасаешь при случае и другие овощи: репу, свеклу и особенно морковь и лук.

Если хватало денег, чтобы сделать такие запасы на зиму, часть забот с плеч сваливалась. Часть — потому, что всегда оставался страх обыска и реквизиции добытых с таким трудом, буквально в поте лица, запасов.

Питание овощами приобрело в те годы совершенно исключительное значение, и многие стали огородниками поневоле. В Москве это еще не было так сильно развито, но в обезлюдневшем тогда Петрограде очень многие стали разводить огороды, обрабатывая их своими, непривычными к такому делу, руками.

Меня поразило в этом отношении посещение в 1920 году Пулковской обсерватории. Там каждому астроному исстари полагался участок для сада и огорода, но только теперь эти нарезы приобрели актуальное значение. Астрономы проводили в них все свободное время. Особенно жаль было смотреть на А. А. Белопольского, семидесятилетнего очень известного ученого, который, для прокормления семьи, собственноручно обрабатывал весьма крупный участок под огород. Он был в семье единственный мужчина, нанимать же рабочих в то время возможности не было. Потом, с утомленными непривычной работой руками, Белопольский должен был ночью наблюдать, а астрономические наблюдения во многом зависят от тонкости движений руками. Какая же может быть тонкость движения ими после целого дня работы на огороде.

Добывание средств

Но добывание запасов на зиму требовало денежных средств, по тем условиям жизни — не маленьких. Того, что получалось в качестве жалованья по службам, не хватало. Говорю «по службам», так как во времена большевизма каждый занимал по много разных должностей. И я их занимал одновременно от семи до десяти. Конечно, никто в результате ни с одной должностью, как следует, не справлялся. Все же денег, получаемых и по нескольким должностям, не хватало для питания.

Интеллигентным москвичам, огулом зачисленным в буржуазию, приходилось распродавать свое имущество. И действительно, когда рынки действовали, на них всегда виднелись целые ряды торгующей «буржуазии». То видишь длинный коридор, составленный двумя рядами несчастных женщин и девушек, продающих свои часы, цепочки и разные золотые и серебряные вещи. Они взаимной конкуренцией сами себе сбивают цену. Между ними фланируют покупатели: рабочие, крестьяне и красноармейцы (или чекисты), за бесценок скупающие остатки былого благосостояния.

На других местах стоят или сидят дамы, выставившие на продажу свои платья, костюмы, шляпы и всякие наряды. И это все идет за гроши. Тумбообразные крестьянки с медно-красными лицами, еще не научившиеся пудриться и мазаться (это пришло вслед за тем), и нахально смотрящая на продавщиц бывшая прислуга, а сейчас — привилегированная каста, тянет от них бархатное в дорогих кружевах платье или шубку на шелку с дорогим мехом.

Мы видели в 1922 году, проводя лето в деревне Аминево, близ Кунцева, как деревенские крестьянки проветривают свои туалеты. Много ценных туалетов лежало в их сундуках, и не все было награблено у буржуазии в эпоху погромов; кое-что было куплено на рынках. В деревнях, на пыльных и грязных улочках, девушки появлялись в таких дорогих платьях, которые им раньше и не снились.

Не миновала необходимость такой продажи и нас. По продовольственным карточкам выдавались курящим бесплатно папиросы, они же выдавались и по пайкам. Папиросы представляли ценность, которую можно было реализовать. Поэтому все москвичи вдруг стали курящими… Когда у нас накоплялся достаточный запас полученных папирос, сын отправлялся на рынок и сравнительно за бесценок сбывал их мальчишкам — профессиональным папиросникам-торговцам. Ходила не один раз и моя дочь на рынок продавать остатки, довольно, впрочем, скромные, туалетов. А однажды был вынужден и я отправиться на Сухаревский рынок — продавать меховой полушубок сына и осеннее одеяло. Навесил их, точно татарин-старьевщик, на плечо и хожу по рынку. Нелегкая это была задача: бывало, что покупатель возьмет товар в руки — для лучшего осмотра, — и удерет с ним… Часа через полтора продал полушубок какому-то рабочему за 85 миллионов рублей, — по-настоящему, за 12–15 рублей. А с одеялом напрасно проходил часа четыре.