По волнам жизни. Том 2 - [66]

В 1919 году настало время, когда хлеба на рынке вовсе уж нельзя было доставать. Приходилось заботиться о муке. Но и ее продажа, в связи с закрытием рынков, была запрещена. Однако «мешочники» умудрялись провозить муку из деревень и с юга, откупаясь на пути взятками и подачками от реквизиции заградительных отрядов. Потом их расходы по этим взяткам окупали, конечно, покупатели.

Продаваемую секретно муку спекулянты разбавляли всякими примесями, — на это мало обращали внимания, брали.

В нашем районе образовалась артель инвалидов, которая промышляла торговлей мукой. Благодаря этой инвалидности, реквизиторы их почти не трогали, и торговцы хорошо наживались.

Таинственно, часто с условленными паролями и по особой рекомендации знакомых, и обыкновенно в вечерние часы, приходилось проникать к таким торговцам. Но покупка муки еще не гарантировала дальнейшего обладания ею. Надо было суметь провезти приобретенную муку так осторожно, так ее маскируя, чтобы милиция на пути не отобрала. Это случалось нередко.

Спекуляция мешочничеством все развивалась, и очень многие стали этим делом заниматься: крестьяне, солдаты, чиновники, студенты и пр. Спекулянтов бранили все. Самое слово «спекулянт» стало поношением… Но справедливо отметить, что в ту пору спекулянты спасли Москву от настоящего и ужасного голода.

Дома, на железных печурках, из муки пеклись на сале самодельные пышки, которые заменяли нам хлеб.

Позже хлеб снова появился в продаже. В 1920 году, будучи профессором университета, я покупал его у университетских сторожей. Эти почтенные люди, ставшие теперь, при коллегиальном решении хозяйственных дел, фактическими хозяевами университета, почти полностью освободили себя от служебных обязанностей. Свое же время они употребляли теперь по преимуществу на то, чтобы, пользуясь казенным, а стало быть бесплатным, топливом, целыми днями выпекать хлеб. Их жены весь день торговали этим хлебом в Охотном ряду. Его можно было покупать и на квартирах сторожей.

Так пришлось прожить два года, испытывая — не говоря об остальном питании — острую нужду в хлебе. То, что удавалось получить, мы, четверо членов семьи, делили на четыре равные части. Каждый получал свою порцию на целый день и распоряжался ею, как умел и хотел. Особенно трудно приходилось пятнадцатилетнему сыну Олегу. Растущий организм требовал более сильного питания, но молодое самолюбие не позволяло ему принимать хлеба больше, чем доставалось другим. Он съедал обыкновенно всю полученную порцию в начале дня, а за обедом оставался уже без хлеба. Мы старались незаметно подложить ему от своих порций. Иногда это сходило, но если он обнаруживал нашу хитрость, происходила драма.

Мы мечтали о времени, когда можно будет класть хлеб на стол, чтобы каждый брал, сколько хочет. А когда такое время опять наступило, мы его как-то мало ценили.

За эти два года все мы сильно похудели и сбавили свой вес. Но — странное дело: в смысле здоровья полуголодное существование было отчасти и на пользу. Например, у некоторых попроходили катары желудка…

Продовольственные карточки

Формально считалось, будто все граждане находятся на питании власти, и это питание будто бы осуществлялось при посредстве продовольственных карточек.

В то время карточки были трех разрядов: первый давался коммунистам и рабочим; по второму получали советские служащие — я относился к этому разряду; третий разряд был уделен буржуазии и вообще «нетрудовому элементу».

Нормы выдачи хлеба с течением времени менялись. Приблизительно же по первому разряду выдавалось по полтора фунта на человека, по второму — фунт или три четверти, по третьему — гомеопатические дозы.

Получение хлеба, как и других продуктов по карточкам, производилось через посредство домовых комитетов. Хлеб выдавался очень плохого качества, с разными примесями: картофельная шелуха, молотый овес, куски соломы и пр. В нашем доме его привозил из продовольственного магазина бывший дворник. Он разрезал хлеб затем на порции, сколько полагалось на каждую квартиру, а там, как угодно.

Естественно, что каждый заведующий по дому хлебной операцией, желая гарантировать себя от провеса, всюду недовешивал. И в его пользу, как вознаграждение за труд, от сорока квартир нашего дома получался немалый остаток.

Впрочем, с продовольственными карточками злоупотребления были повсюду. На них сильно наживались служащие домовых комитетов. Они скрывали о выбывших из дому, продолжая по их карточкам получать в свою пользу, или же требовали карточки для «мертвых душ», засчитывая их на продовольствие. Бывали случаи, что в больших домах таким образом набиралось лишних 30–50 карточек. Реализация на рынке излишне полученного давала изрядный доход.

Советская власть была бессильна справиться с такими злоупотреблениями. Статистика же показывала, что число выданных карточек раза в полтора превышает наличное число жителей Москвы.

Самое же добывание продовольственных карточек и особенно их замена, когда исчерпывались листы с отрезными купонами, всегда сопровождались проволочками и перерывами в получении хлеба на несколько дней.

Лошадки

Если недостаточно было хлеба, то тем более не хватало другой пищи.