По волнам жизни. Том 2 - [53]
Другие, в том числе и сторожа, приходили по утрам, пока семья еще спала, и рубили или кололи для нее дрова; при этом уходили раньше, чем им могли бы за это заплатить.
Был, однако, очень острый момент:
Жена заболела, и врач уложил ее в постель, предписав лежать по возможности без движения. Стояло начало февраля — лютые сретенские морозы.
Внезапно в нашу квартиру врывается банда солдат:
— Освобождайте скорее квартиру! Она нам нужна. Для нашей канцелярии!
— Как же я могу уйти? Видите, я лежу больная!
— Нам все едино — больная или здоровая! Чтобы завтра же все ушли. А не то…
Разговоры не приводили ни к чему. Жена просит — пригласить к ней старшего. Сначала солдаты не соглашались. Потом смягчились — прислали офицера, молоденького, застенчивого.
Жена попросила его сесть. Сказала мягко, вежливо:
— Скажите, у вас есть мать?
— Да, есть…
— Как же вы посмотрели бы на то, если б ваша мать лежала так сильно больная, как лежу я, а ее пришли бы выбрасывать немедленно вон, на мороз.
Офицер смутился, покраснел…
— Я это понимаю… Да когда же нам нужна квартира для канцелярии.
Жена рассказала ему о наших обстоятельствах, о моем присутствии в Москве, где я ищу и службу, и квартиру.
— Я тоже понимаю, что вам надо где-нибудь устроить канцелярию. Но подождите, приедет муж, и мы уедем, освободим ее.
Офицер поднялся:
— Я сделаю все, что смогу!
Большую энергию проявила дочь Тамара. Она сама отправилась с протестом в военно-революционный комитет. Ее поддержали и наши банковые комитеты.
В результате семью оставили в покое. Иначе пришлось бы буквально остаться на улице, так как у знакомых все свободные помещения уже были реквизированы большевиками.
Приехав во Ржев и узнав об этой истории, я поспешил вывезти семью. К тому же во Ржеве было вообще гораздо хуже, чем в Москве.
Между прочим, для увеличения большевицких рядов солдатские комитеты стали раздавать ружья и патроны рабочим, особенно подросткам. Эти последние вечерами, до поздней ночи, занимались упражнениями в стрельбе. Опасно стало по вечерам выходить. Ничего не стоило попасть под шальную пулю.
Распущенность солдатни была уже абсолютная. На улицах кое-где торчали, сиротливо смотря вверх, брошенные здесь орудия тяжелой артиллерии. Они завязли в грязи, которая затем замерзла. Кое-где, также в замерзшей грязи, орудийные тракторы. Все портилось — и никому до этого дела не было.
Мы собрались к вечернему поезду. Нас провожало небольшое число служащих, между ними несколько — вспоминаю это с особым чувством удовлетворения — наших солдат. Они очень помогли солдатской формой в последние минуты.
Нелегко было добраться до вокзала. Пришлось ехать осторожно глухими переулками, чтобы не попасть под пули. В этот морозный вечер стрельба шла непрерывная, как будто происходило настоящее сражение.
Комнаты вокзала были переполнены вооруженными солдатами. Сидели, пили, бранились… Один, спьяна, выстрелом в стену разрядил ружье, переполошив пассажиров. Накурено, грязь, наплевано.
Кое-как, с помощью солдат, удалось втиснуться в поезд. Один из наших солдат, Василий Хохлов, поехал нас провожать в самую Москву. Стерлось различие между управляющим банком и солдатом охраны, — он ехал как бы в роли члена семьи; много он нам помог и в дороге, и при высадке в Москве. Принять от меня вознаграждение деньгами Хохлов отказался. Мы ограничились обменом рукопожатиями.
Еще в течение нескольких лет нас в Москве навещали приезжавшие банковые служащие. В голодные 1918–1919 годы они иногда привозили лакомство — каравай хлеба. Иные уже меняли фронт. Первым между ними оказался Пекарский, перешедший на службу к большевикам в центр.
Ржевское и Двинское отделения стали, как и другие учреждения, жертвами большевицких финансовых экспериментов. При них для меня все равно неустранимо наступила бы катастрофа, — был только вопрос времени.
ПОД БОЛЬШЕВИЦКИМ ИГОМ
1. В «революционной» Москве
В марте 1918 года прибыли мы с семьей из Ржева в Москву, — на Александровский вокзал.
В потоке хлынувшей из поезда солдатни, среди которой редкими пятнами выделялись «вольные», — наши носильщики понесли багаж. Его было немало, — переселялась семья из четырех взрослых.
У выхода с перрона на вокзал — контроль. Кучка молоденьких солдат роется в наших вещах. Чего они, собственно, ищут? По-видимому, съестных припасов. Но их как раз у нас и не было.
Сую «старшему» пятьдесят рублей. Действие магическое:
— Идите!
Носильщики несут багаж дальше. Но в пассажирском зале — новая застава:
— Стой! Открывай вещи.
Опять кучка солдат-мальчишек.
— Товарищи! Да ведь нас только что осмотрели.
— Не разговаривать! Скорей открывайте.
Бегу назад на перрон, разыскиваю старшего, который получил мзду:
— Товарищ, да что же это такое? Только что вы обыскивали, а теперь они…
«Товарищ» помялся…
— Ну, хорошо! Сейчас устрою.
Идем с ним ко второму контролю. О чем-то шепчутся, в чем-то мой протектор[49] убеждает.
— Проходите!
Слава богу! Тороплю носильщиков. Выходим на площадь. Спешно грузим багаж на двое саней.
Новая кучка мальчишек — красногвардейцев солдат:
— Раскрывайте вещи! Осматривать будем.
— Товарищ, да нас на вокзале уже два раза осматривали!
В 1922 году большевики выслали из СССР около двухсот представителей неугодной им интеллигенции. На борту так называемого «философского парохода» оказался и автор этой книги — астроном, профессор Московского университета Всеволод Викторович Стратонов (1869–1938). В первые годы советской власти Стратонов достиг немалых успехов в роли организатора научных исследований, был в числе основателей первой в России астрофизической обсерватории; из нее потом вырос знаменитый Государственный астрономический институт им.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.