По волнам жизни. Том 2 - [48]
— Очень хорошо! Выберите между собой кого-нибудь, кто сядет на мое кресло — управлять банком.
— Почему же это?
— Если жалованье одинаковое, так и работа должна быть одинаковая. Пусть ваш избранник садится сюда, а мне даст свою шашку и револьвер. Я стану на дежурство часовым.
Депутаты мнутся, переглядываются… Косятся на Прохорова.
— Нет, — заявляет Прохоров, — нам это не подходит!
На ближайшем общем собрании — тогда распоряжением деньгами банка для своего вознаграждения уже завладели служащие, — были установлены новые ставки содержания. Решения принимались простым большинством голосов. Хотя разница между всеми ставками была незначительная, но все же на ответственных должностях дали больше, чем на других, а управляющему назначили на 25 рублей больше, чем остальным…
Этот же вопрос неоднократно возникал и на следующих собраниях. Служащие время от времени сами назначали себе единовременные пособия и обыкновенно — всем в одинаковом размере. Здесь влияние Серегина побеждало. Но в вопросах, не касавшихся материальной стороны служащих, большинство все-таки шло за мной.
Сознавал я, что мое дело подвигается к развязке. Новая власть крепнет, местные попытки ее сторгнуть не имеют успеха, а общей попытки ждать не приходится. Настроение служащих падает.
Поэтому мы стали с семьей понемногу собираться к отъезду: я укладывал в ящики свою большую библиотеку, ящики сносились в особую кладовую.
Об этих сборах тотчас стало известно, и они вызвали разговоры.
— Мы храбры только с вами! — говорил Пекарский, и это отражало общее настроение.
Часов в восемь вечера вбегает в банк помощник контролера Б. В. Родзевич, с молодой женой. Оба — в довольно растерзанном виде.
Я как раз вышел из квартиры и поднимался по лестнице.
— Что с вами случилось?
— Мы шли по бульвару. На нас только что напали четыре солдата. Ударили сильно меня, сорвали шляпу… Мы спаслись от них в банк!
Это было одним из типичных проявлений солдатской разнузданности. Они нападали на прохожих.
Спрашиваю часового:
— А вы не дали тревожного выстрела? Надо было вызвать патруль, задержать буянов…
— Никак нет! Не стрелял…
— Дайте ваш револьвер!
Выхожу из подъезда, стреляю два раза вверх.
Едва за мною закрылась дверь, — у входа появляется толпа солдат:
— Пустите нас!
— Что такое? Зачем?
— От вас один товарищ стрелял в нас. Мы его уведем с собою!
Узнаю во главе ломящихся того большевика унтер-офицера, что первым занял с военной командою банк.
— В вас никто не стрелял, а стреляли для вызова патруля.
— Нет, это в нас! Стреляли несколько раз.
— Это — вот он!
Обращение к Родзевичу:
— Эй, товарищ! Выйди-ка к нам! Пойдем в совет!
— Стрелял не этот товарищ, а я, управляющий банком. И стрелял, чтобы вызвать патруль.
— Неправда! Эй, товарищ…
Ломятся в дверь. Привлеченные криками, отовсюду сходятся солдаты. Разговоры: стреляли нам в спину! Толпа все нарастает.
Дело грозит погромом.
Приказываю вызвать по тревоге весь наш караул. Прихожая банка заполняется нашими вооруженными людьми. Сверху, с тревогой, смотрят служащие.
А с улицы делаются попытки выломать дверь. Стоящий у двери часовой-солдат побледнел.
Все-таки надо избегнуть коллизии. Иду к телефону, вызываю военно-революционный комитет:
— Говорит управляющий Государственным банком. С улицы ломится к нам толпа солдат. Прошу немедленно выслать команду для водворения порядка!
— Сейчас пришлем!
Через несколько минут подбегает вооруженный патруль из комитета. Протягивают через решетку двери мандат.
— Впустите!
Вместе с патрулем врывается, однако, толпа с улицы. Крики, шум, галдеж.
Член революционного комитета, приведший патруль, чинит суд. Рассказываем, как было дело. Солдаты с улицы — они оказались сильно выпившими — утверждают, что в них стреляли не два, а много раз.
«Судья» выносит соломоново решение:
— Осмотрим револьвер, из которого стреляли.
Отбирает револьвер у нашего часового.
— Если две пустых гильзы, — правы банковские! Если больше, — правы товарищи, которые говорят, что в них много раз стреляли!
Экспертиза, конечно, в нашу пользу. Револьвер переходит из рук в руки, осматривается и солдатами, жаловавшимися на нападение…
Теперь патруль уводит всех солдат из банка.
Родзевича, которому угрожал самосуд, переодели в другую верхнюю одежду и, когда на улице все успокоилось, выпустили с провожатым солдатом нашей охраны.
Новое восстание в городе. На этот раз, по-видимому, — газет, кроме большевицких, нет, до правды добраться трудно, — восстали части ржевского же гарнизона.
Осаждается находящийся неподалеку от нас дом, занятый военно-революционным комитетом.
Обстреливают это здание. Гремит с обеих сторон ружейная стрельба, и неумолчно трещит пулемет. Изредка слышны и орудийные выстрелы.
Мы забаррикадировались, вслушиваемся. Усилил караулы, приказал, без специального моего разрешения, никого не впускать.
Перестрелка то усиливается, то затихает.
Меня вызывает часовой:
— Какая-то барышня из комитета! Требует, чтобы ее немедленно пропустили к телефону!
Иду к выходу.
За закрытыми решеткой дверьми суетится девица-еврейка. Очень волнуется… Кричит:
— Пропустите меня, товарищ, немедленно же к телефону!
В 1922 году большевики выслали из СССР около двухсот представителей неугодной им интеллигенции. На борту так называемого «философского парохода» оказался и автор этой книги — астроном, профессор Московского университета Всеволод Викторович Стратонов (1869–1938). В первые годы советской власти Стратонов достиг немалых успехов в роли организатора научных исследований, был в числе основателей первой в России астрофизической обсерватории; из нее потом вырос знаменитый Государственный астрономический институт им.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.