По воле Посейдона - [37]

Менедем направил акатос на северо-восток, к Самосу. Он желал бы, чтобы ветер изменил направление и можно было опустить парус, но ветер не менялся. Весь сезон навигации в Эгейском море дул борей.

— Риппапай! Риппапай! — выкликал Диоклей, подкрепляя выкрики ударами колотушки в бронзу.

Менедем посадил на весла по десять человек с каждого борта. Он собирался сменить гребцов, когда солнце перевалит через зенит, а потом посадить на весла всю команду, если поймет, что можно добраться до Самоса до наступления вечера. А если нет…

— Что ты будешь делать, если мы не успеем вовремя? — спросил Соклей.

— Вариантов масса, — ответил Менедем. — Мы можем двинуться к материку, в Приену. Или же снова переночевать на берегу. А еще можно будет провести ночь в море, просто чтобы до команды дошло, что иной раз все-таки нужно работать на совесть.

— Раньше ты не хотел так поступать, — заметил Соклей.

— Раньше это лишь напрасно разозлило бы людей, — терпеливо объяснил Менедем. — Однако теперь стоит попытаться дать им урок.

— Ясно, — ответил Соклей и шагнул к борту — на этот раз не затем, чтобы помочиться, а для того, чтобы подумать над словами двоюродного брата.

Соклей был далеко не глуп, и Менедем это знал. Но ему не хватало чутья, чтобы заставить людей как следует работать. Однако, как только Соклей уяснял что-либо — как уяснял в своем модном афинском Лицее, — он мог ухватиться за новую мысль и развить ее.

Некоторое время спустя Менедем прервал его раздумья:

— Слушай, а тебе не пора выпустить павлинов из клеток?

— О! — Заморгав, Соклей очнулся от задумчивости и вернулся в реальный мир. — Сейчас этим займусь. Прости. Забыл.

— Ничего, корабль из-за этого не потонет, — успокоил брата Менедем.

Глядя, как Соклей направился на корму, он злорадно подумал: «Да уж, в ближайшее время тебе точно будет не до философии».

Больше Менедем о Соклее не думал, обращая на него внимание только в те мгновения, когда ужимки его двоюродного брата становились препотешными или же проклятия павлиньего пастуха делались слишком неистовыми. Менедем слился с «Афродитой» в единое целое, чувствуя ее движение через подошвы босых ног и через рукояти рулевых весел, которые сжимал в руках. Капитан почти смотрел на мир глазами, нарисованными на носу галеры, настолько ощущал он себя ее частью.

Сейчас в море виднелось даже больше судов, чем несколько дней назад, когда «Афродита» отплыла с Родоса. Рыбацкие лодки покачивались на легкой зыби — некоторые были едва ли больше спасательной шлюпки с акатоса. Другие суда, на которых работало много людей — они выбирали канаты волочащихся за лодкой сетей, — были почти величиной с «Афродиту». Менедем заметил, что, как и вчера, многие из рыбацких судов быстро удаляются, едва завидев акатос. Его торговая галера была более неповоротливой и медленной, чем любой пиратский корабль, но рыбаки не желали задерживаться настолько, чтобы можно было вблизи разглядывать подобные детали.

Не только рыбацкие, но и торговые суда — иногда достаточно крупные, чтобы в случае чего схватиться с «Афродитой», — тоже расправили паруса и заскользили прочь так быстро, что вокруг их носов забурлила пена. Хотя эти корабли и были крупнее «Афродиты», но у Менедема на борту имелось больше людей. Капитаны торговых судов, подобно рыбакам, тоже не склонны были рисковать.

А потом, вскоре после полудня, Менедему стало не до смеха. Он и сам захотел устремиться прочь, когда заметил пятиярусник, величественно державший путь под парусами и на веслах. Вместо орлов Птолемея у этой военной галеры на фоке и гроте красовались лучи восходящего солнца — эмблема правящего дома Македонии.

— Птолемей и Антигон вполне могут начать здесь серьезную свару из-за своих пререканий в Киликии, — сказал Менедем.

— Меня бы это не удивило, — заметил Диоклей. — И что прикажете делать свободному полису вроде Родоса, если они и впрямь начнут свару?

— Уворачиваться, — ответил шкипер, заставив келевста засмеяться.

В отличие от «Тюхе», пятиярусник Антигона не изменил курс, чтобы осмотреть «Афродиту».

Менедем наблюдал, как большой корабль скользит по волнам в сторону Коса, при этом капитан «Афродиты» испытывал лишь чувство облегчения. Команда Птолемея не стала их грабить. Может, команда Антигона тоже не стала бы. Может быть. Но Менедем все равно был рад, что ему не пришлось проверить это на практике.

Мало-помалу на северо-западе поднимались из моря горы Самоса и Икарии. Горы Самоса, особенно Керкис в западной части острова, были выше, чем их собратья на Икарии. Менедем замечал это каждый раз, когда приближался к Самосу (Икария, населенная в основном пастухами, вряд ли стоила того, чтобы ее посещать), но до сих пор ни разу не задумывался об этом. Интересно, почему так?

Но когда Менедем задал этот вопрос Диоклею, тот посмотрел на него непонимающим взором.

— Почему горы такие, шкипер? — переспросил начальник гребцов. — Потому что такими их создали боги, вот почему.

Возможно, он был прав. Однако Менедему подобный ответ показался неинтересным.

Поэтому, подождав, пока Соклей взойдет на ют, он снова задал этот вопрос — на этот раз своему двоюродному брату. Менедем мог шутить насчет философии, но иногда философия помогала живо мыслить.