По воле Посейдона - [14]

— Вполне возможно. — Соклей вежливо склонил голову перед старшим. — Никто, кроме самого Фукидида, никогда не узнает, какие из описанных в его книгах речей были действительно произнесены, а какие, по его мнению, лить следовало бы произнести.

— А ты что думаешь, дядя? — спросил Менедем Лисистрата.

Отец Соклея снял со стены лиру и под ее аккомпанемент спел стих Архилоха, в котором поэт, обольщая девушку, обещает, что он только ляжет на ее живот и лобок, но не войдет в нее.

Симпосиаты громко захлопали в ладоши.

— Конечно, мы всегда им так говорим! — крикнул кто-то, и все засмеялись.

Лисистрат махнул Менедему.

— Теперь твоя очередь.

— И впрямь. — Менедем встал. — Я прочту вам отрывок из «Илиады», в котором Патрокл убивает Сарпедона.

Эллинский язык, на котором он начал декламировать, был даже старше и звучал старомоднее языка, на котором писал Архилох:

Снова герои вступили в решительный спор смертоносный,

И опять Сарпедон промахнулся блистательной пикой;

Низко, над левым плечом острие пронеслось у Патрокла,

Но не коснулось его; и ударил оружием медным

Сильный Патрокл, и не праздно копье из руки излетело:

В грудь угодил, где лежит оболочка вкруг твердого сердца.

Пал воевода ликийский, как падает дуб, или тополь,

Или огромная сосна, которую с гор древосеки

Острыми вкруг топорами ссекут, корабельное древо, —

Так Сарпедон пред своею колесницей лежал распростертый,

С скрипом зубов раздирая перстами кровавую землю.

Словно поверженный львом, на стадо внезапно нашедшим,

Пламенный бык, меж волов тяжконогих величеством гордый,

Гибнет, свирепо ревя, под зубами могучего зверя, —

Так Менетидом воинственным, царь щитоносных ликиян,

Попранный, гордо стенал и вопил к знаменитому другу…[1]

Менедем так и не успел пересказать слова Сарпедона, обращенные к Главку, потому что Ксанф выпалил:

— Во имя эгиды Зевса, агривяне убили слишком мало ликийцев во время Троянской войны! Всего на расстоянии брошенного с Родоса камня в море до сих пор полно вонючих пиратов!

— Даже Геракл не смог бы добросить камень отсюда до Ликии, — сказал педантичный Соклей, но все остальные в андроне закивали, соглашаясь с Ксанфом.

Ликия лежала меньше чем в восьмистах стадиях к востоку отсюда, и за каждым ликийским мысом могли притаиться проворный пиратский пентеконтор или даже еще более проворная гемиолия, только и выжидающие момента, чтобы ринуться на судно честных торговцев.

Вместо того чтобы продолжать декламацию, Менедем кивнул отцу, который тоже выбрал отрывок из Гомера: из «Одиссеи», то место, где Одиссей и его товарищи ослепили циклопа Полифема. Перед этим Одиссей хитроумно представился циклопу как Никто, и когда другие циклопы спросили сородича, что случилось, он, естественно, не смог назвать им имя обидчика. Получалось, что его ослепил Никто, а не Одиссей или даже что его не ослепил никто. Симпосиаты улыбались этой игре слов.

— А ну-ка снова наполни чаши, — велел Менедем рабу, присматривающему за кратером. — И на этот раз возьми чаши поглубже. А потом приведи флейтисток и акробаток. — Он возвысил голос: — Пейте, друзья! Впереди еще много вина!

Чаши поглубже оказались удобными кубками. Они были почти такими же красивыми, как и мелкие чаши на высоких ножках, с которых начали симпосиаты, но в них входило почти вдвое больше вина.

Менедем опрокинул кубок залпом. Так как он был симпосиархом, остальные последовали его примеру.

Евноя и Артемис, наигрывая на авлосах, двойных флейтах, застольную афинскую песню, начали свой танец. Флейтистки носили шелковые хитоны, настолько тонкие, что сквозь них было видно — девушки спалили волосы на лобках в пламени ламп, Симпосиаты издавали одобрительные возгласы и подбадривали танцовщиц. Вскоре возгласы зазвучали вдвое громче, потому что вслед за флейтистками в андроне появилась акробатка Филина — идя на руках. Она была полностью обнажена, ее умащенная маслом кожа поблескивала в свете ламп.

Когда приветственные возгласы собравшихся стали еще громче, Филодем подтолкнул Менедема.

— Девушки довольно миловидны, — сказал Филодем. — В этом им не откажешь.

— Я рад, что ты доволен, — ответил Менедем.

Его отец был человеком с нелегким характером, но честным.

— Надеюсь, шум не побеспокоит твою жену на женской половине.

Мать Менедема умерла; его отец женился пару лет назад на юной девушке и надеялся на рождение новых детей.

— У нас и прежде бывали здесь симпосии, — пожал плечами Филодем. — Если шум станет невыносим, Бавкида может заткнуть уши воском, как сделали люди Одиссея, проплывая мимо острова сирен.

Он склонил голову к плечу, прислушиваясь к музыке.

— И к тому же эти красотки неплохо играют на флейтах.

— Одна из них может чуть погодя поиграть и на моей флейте, — сказал Менедем. — В этом деле они тоже хороши.

Его отец засмеялся.

Потом оба засмеялись еще громче. Сделав по комнате несколько сальто, Филина приземлилась на колени Соклея. Вместо того чтобы хорошенько пощупать красотку или немедленно начать с ней заигрывать, тот поспешно скинул ее со своих колен так, словно обжегся.

— Филина не кусается, Соклей, — заметил Менедем. — Если только ты сам не захочешь, чтобы она тебя укусила.