По тундре, по железной дороге: И вновь звучат блатные песни! - [96]
Статья 35 применялась вкупе со статьёй 7 УК РСФСР (или, как говорили в уголовном мире, «через 7-ю»). А статья 7 гласила, что меры социальной защиты судебно-исправительного характера применяются «в отношении лиц, совершивших общественно опасные действия или представляющих опасность по своей связи с преступной средой или по своей прошлой деятельности». То есть запросто можно было влепить десять лет любому человеку — даже не совершившему никакого преступления. Просто подозреваемому в связях с преступной средой или «представляющему опасность по своей прошлой деятельности». А уж реальному преступнику сам Бог велел «повесить червонец на уши». Таких людей называли «тридцатипятниками» (по нумерации статьи) и отправляли этапами на великие стройки социализма под охраной конвоя.
По сравнению с 35-й статьёй «указ семь восьмых», можно сказать, карал «с особой нежностью». И всё же поначалу народец уголовный был напуган перспективой расстрелов за свои «весёлые дела». Что и отразила адаптированная переделка «Медвежонка».
Однако «адаптация оригинала» на этом не закончилась. Выше мы видели, что неизвестные авторы хорошо поработали над «Ограблением Азовского банка». Они перенесли любовную линию из завершающей части баллады в её начало. Возможно, это была даже попытка совместить батумское «чудо земной красоты» и милую, которая плачет у окошка. На что намекают строки
Далее следует перечисление радостей жизни: нежные ласки, крупные деньги, ресторан — то же самое, что было в Батуме. Но с переносом любовной истории в зачин и основное внимание переносится на личные отношения персонажей, а ограбление следует уже потом, как развязка.
И всё же в этом варианте ограбление хотя бы присутствует! Пусть даже с какими-то нелепыми «немецкими марками»… Это уже — причуды фантазии авторов. В некоторых вариантах, скажем, встречаются и немецкие свёрла наряду со свёрлами английскими. Не в этом суть. А суть в том, что постепенно последующие поколения дворовых сочинителей — видимо, достаточно далёкие от мира профессиональных уголовников — вообще вытравили всякое упоминание о взломе банковского сейфа. И вот сегодня популярность обрела совсем уже куцая версия воровской баллады, не имеющая к оригиналу почти никакого отношения. Она звучит, например, в исполнении Виктора Петлюры и ряда других представителей «русского шансона». Этот вариант можно условно назвать «Помнишь, курносая…»:
Всё это напоминает игру в испорченный телефон. Но что поделать: оригинальная воровская баллада уходит в историю, где ей, собственно, и место. Жаль только, что её место занимают убогие поделки про «курносых»…
Как под шум амурской волны автора блатного фокстрота назначили лагерным охранником
«Алёша, ша!»
Душа скорбит, а ноги пляшут: полёт в «Дирижабле» Макса Кюсса
«Алёша, ша!» считается классическим образцом одесской блатной песни. История её по сегодняшний день является, пожалуй, одной из самых таинственных, удивительных, романтических, трагических и печальных по сравнению со всеми остальными образцами уличного и уголовно-арестантского песенного творчества.
Обычно у песен существуют два автора: композитор и поэт (оставим в стороне бардов и часть исполнителей «русского шансона», которые выступают одновременно в обеих ипостасях). «Алёша, ша!» — не исключение. К сожалению, имя стихотворца уркаганского текста «Алёши» пока остаётся для исследователей загадкой. Зато с композитором всё куда проще. Здесь никакой тайны нет. Посему с композитора и начнём.
