По тундре, по железной дороге: И вновь звучат блатные песни! - [114]

Когда малютка на руке?»

«Портрет мой выброси в окошечко,

Малютку в детский дом отдай,

Сама живи и наслаждайся

И про меня не вспоминай!»

И далее песню часто завершают известным куплетом:

Пойду в аптеку, куплю яду,

Аптека яду не даёт.

Тогда молоденька девчонка

Через мальчишку пропадёт[44].

Пожалуй, не боясь ошибиться, можно сказать, что современный вариант песенки «Я милого узнаю по походке» представляет собой некую помесь дореволюционных «Вот кто-то с горочки спустился» и «Панамы»: характерный зачин с особыми приметами, упоминание Одессы (в «Горочке», впрочем, не всегда), вздохи о тяжкой доле — и самоубийство несчастной героини. Причём в «Марусе» процесс лишения себя жизни несколько напоминает японское харакири:

И побежала я на кухню,

Схватила ножик со стола.

И в белу грудь себе вонзила,

И вот такая я была.

Однако всякое наложение на себя рук из более поздних вариантов песни исчезает! Как же так? Куда же делся трагический финал?

Дело в том, что катавасия с Марусей и панамой, популярный сюжет расставания и убиения со временем расщепился на две самостоятельные линии. Как говорится, мухи отдельно, котлеты — отдельно. Занимательная история с ножами, больницей и похоронами перекочевала в знаменитую хулиганскую балладу «Аржак» (этому произведению я в своё время посвятил отдельный очерк, вошедший в книгу «На Молдаванке музыка играет»). Правда, там в грудь Аржаку вонзают четырнадцать ножей его недоброжелатели. Зато в последующей советской пародии «Служил на заводе Серёга-пролетарий» жена Серёги Манька «в грудь себе вонзает шашнадцать столовых ножей». А далее — та же больница, раскаяние милого и прочая лабуда.

Брюки превращаются в элегантные галифе

Зато вторая линия — с узнаванием милого, расставанием и портретом-фотокарточкой — сформировалась со временем в отдельное самостоятельное произведение, утратив кровавый финал и превратившись в разбитную залихватскую песенку. Случилось это в среде исполнителей-эмигрантов, судя по всему, в конце 1920-х — начале 1930-х годов. Во всяком случае, первые известные записи относятся именно к этому периоду. А первым исполнителем «Панамы» большинство исследователей традиционно называют Юрия Спиридоновича Морфесси, которого когда-то сам Шаляпин окрестил «Баяном русской песни».

Грек Морфесси родился в Афинах, но с семи лет жил в Одессе, пел в церковном хоре, затем в юном возрасте его приняли в Одесский оперный театр. Однако оперная судьба Морфесси не сложилась: с 1904 года он переходит в оперетту, затем выступает в Театре цыганской песни, а с 1912 года полностью отдаёт себя эстраде. Его охотно записывают на пластинки, он выступает перед императорской семьёй, в 1915 году в Петербурге открывает элитарное кафе «Уголок». Во время Гражданской войны в 1918 году Морфесси руководит в Одессе Домом артиста, где выступают Надежда Плевицкая, Леонид Утёсов, Иза Кремер, Александр Вертинский…

А в 1920 году Юрий Морфесси эмигрирует. Поёт в Париже, в Риге, в Белграде… В годы Второй мировой войны вступает в артистическую бригаду коллаборационистского «Русского корпуса», записывает пластинку в Берлине, выступает перед Власовым, отступает вместе с немцами. Окончание войны застаёт в баварском городке Фюссенне, где он выступает в лагерях для перемещённых лиц. В 1949 году умирает практически в безвестности.

Но вот в начале 1930-х имя Морфесси в эмигрантских кругах (и даже за их пределами) гремело. Как раз в это время, в 1931 году, он и записывает в Германии на фирме «Parlophon» «усечённую» песенку о панаме:

Я мила друга знаю по походке —

Он носит серые штаны,

Шляпу носит он панаму,

Ботиночки он носит на рипах!

Ты скоро меня, миленький, забудешь —

Уедешь в дальние края,

В Москву ты больше не вернёшься,

Забудешь ты бедную меня!

Зачем же я вас, родненький, узнала,

Зачем я полюбила вас?

Ах, лучше б вас я не встречала

И не страдала б каждый час!

Тот же текст повторяется и в записи, которую Юрий Спиридонович сделал позднее, в 1933 году, на польской студии «Syrena-Electro». Единственное различие — вместо Москвы, куда миленький не вернётся, фигурирует Варшава.

На самом деле вопрос о первом исполнении «Панамы» в адаптированном варианте следует считать открытым. Во всяком случае, нам известна запись этой песни более ранняя, нежели германская пластинка Морфесси. Так, русские эмигранты Люся и Николай Донцовы в Нью-Йорке выпускают «Одесскую панаму» (именно под этим названием) в июле 1929 года. Причём привносят в песенку явно блатную, уголовную струю:

Зачем же я вас, родненький, узнала,

Зачем я полюбила вас?

Эх, лучше б я этого не знала

И не страдала каждый час.

Я милого узнала по походке,

Он носит белые штаны,

А шляпу носит он панаму,

Ботиночки он носит на рипах.

Вот скоро, скоро я уеду,

Уеду отсюда навсегда,

Эх, в Одессу я больше не приеду,

Забуду её я навсегда.

Вот скоро мы с милым пофартуем,

И будем жить тогда вдвоём.

Эх, квартирки две-три мы обворуем,

Тогда мы на славу заживём.

Зачем же я вас, родненький, узнала,

Зачем же я полюбила вас?

Эх, лучше б я этого не знала

И не страдала каждый час…

Судя по изложению, героиня собирается покинуть Одессу (которую пошло произносит как «Одэсса»