По ту сторону зеркала - [6]

— И все они проделали этот путь через зеркало? — догадался я.

— Именно. Причём произошло это не одновременно. Всё дело в том, что в момент проведения эксперимента все 96 Антонов Пустобрёховых переставали быть своими собственными отражениями или оригиналами, между ними нарушалось былое незыблемое соответствие, переставал действовать некий закон — они превращались в независимые друг от друга существа. Иначе мы с тобой не сидели бы сейчас здесь, в этом зале. Эксперимент начался трое суток назад, в 12 часов ночи, и закончится сегодня, тоже в полночь. К этому времени ты должен вернуться в свой трёхмерный мир, как это уже сделал я. А вернувшись, передать эту информацию своему двухмерному двойнику. После полуночи всё снова должно быть подчинено закону зеркального отражения параллельных миров.

Возможность вернуться назад, в мой привычный мир, обрадовала меня.

— Каким же образом я вернусь? — спросил я.

— Тем же, что и попал сюда. Через зеркало.

— Я уже пытался — не выходит. Зеркало непроницаемо.

— Ну, это дело поправимо. Нужно всего лишь прочесть заклинание.

По поводу заклинания я тоже не удивился. Подумаешь, заклинание! Вот девяностошестимерный Антон Пустобрёхов — это да! Это впечатляет.

Мой двойник тем временем щелчком пальцев вызвал из воздуха четырёхмерный оригинал халдея Миши (знал бы этот оригинал, что он тоже всего лишь отражение!) и бросил на стол горсть мелочи.

— Прими расчёт, Михаил. Мы уходим. Спасибо за виски.

Одна монета укатилась на пол. Я поднял её. Это был гривенник, обыкновенный потёртый гривенник шестьдесят первого года выпуска. Но вот он превратился в миниатюрный кубик Рубика, потом поочередно в золотой перстень с бриллиантом, серебряную медаль «За храбрость» 2-й степени с изображением самодержца Всероссийского Николая Второго, заплесневевший хлебный сухарь, холостой патрон от трёхлинейки, гусеницу, обломок пуговицы, чей-то выбитый зуб с вывалившейся пломбой, засушенного скорпиона, божью коровку и… Впрочем, божья коровка была последней: ни во что не успев превратиться, она просто-напросто улетела.

— Сейчас мы пойдём домой — ко мне или к тебе, называй как хочешь, — и там я провожу тебя в твой трёхмерный мир, — сказал мой двойник, когда задастый Миша отвалил. — Держись за мою руку, да покрепче, чтобы с тобой, не дай Бог, ничего не случилось.

— А что со мной может случиться, — невесело усмехнулся я, — когда ты, мой оригинал, жив, здоров и невредим? Не может же твоё отражение попасть под колёса машины, а тебя в то же время сия судьба миновать?

Он как-то странно посмотрел на меня.

— Не мудри. Держись — и всё, а остальное не нашего ума дело. Ни тебе, ни мне этого не понять.

— Ну почему же, — ответил я со всё растущим раздражением, — всё абсолютно ясно. Наша судьба предрешена. Как соизволит наш общий супероригинал поступить, так оно и будет для всех девяносто пяти, то бишь для нас и остальных, таких же как мы, подневольных, подопытных белых мышек. Ему-то что! Он эксперимент поставил, теорию свою дурацкую подтвердил, лауреата какого-нибудь получил — и все дела. А нам каково? Каково нам теперь знать всё это? Об этом он подумал, этот твой гений, великий учёный? Как жить теперь дальше, он тебе сообщил через всех этих многомерных, полимерных Антон-Антонычей?

Теперь он уже испугался.

— Пойдём скорее, — сказал он тихо, хватая меня под руку и выволакивая из четырёхмерных «Коров», — а то у меня дела срочные, некогда с тобой возиться.

Он боялся смотреть мне в глаза — это мне-то, своему отражению! Вот потеха!

Домой мы вернулись без происшествий. Он всю дорогу молчал и хмуро косился на меня. Дома он поставил меня перед большим зеркалом (тем самым) и заявил:

— Произнеси заклинание: «Сезам, откройся» и одновременно перекрестись, только слева направо, понял? — Я молча кивнул. — Ну, прощай, Антон Пустобрёхов, видать, не свидимся мы больше по одну сторону зеркала, — произнёс он на прощание чуть дрогнувшим голосом и порывисто сжал мою пятерню.

— Будь, — буркнул я и нехотя ответил на рукопожатие. Потом прошептал древние магические слова, перекрестился в нужную сторону, зажмурился и шагнул в зеркало. Переход состоялся без осложнений. Когда я открыл глаза, то в комнате уже никого не было. Да и сама комната стала теперь обычной, а не зеркальной. Но одно обстоятельство всё же смутило меня: зеркало было пусто. Ага, понял я, значит мой плоский двухмерный двойник, моё отражение ещё где-то плутает в ужасном и непонятном ему трёхмерном мире…

Я не стану описывать здесь, как я нашёл его и что рассказал ему, как он среагировал на мой рассказ и чем всё это кончилось — это неинтересно. Добавлю лишь, что перед своим соседом из восемнадцатой я мысленно извинился.

А ровно в полночь я разбил своё большое зеркало, как, впрочем, и все остальные зеркала в доме. Пусть теперь попробуют эти шибко гениальные полимеры воздействовать на меня! Как же, не на того напали!

Не хочу я быть ничьим отражением.

20 — 24 марта 1990 года.

Москва