По ту сторону зеркала - [54]

Он был полностью разбитым, но не опустошенным — чувство исполненного долга, храбрости и решительности приободрили его, дали силы, приунывшей было, душе.

— Все будет хорошо!.. Отец бы мной гордился!..Только вот,…надеюсь, хозяин землянки в скором времени не удумает прийти сюда.

Он и не заметил, как уснул в сидячем положении, прислонив голову на лежак рядом с головой девушки; а когда проснулся, был уже день, и поймал себя на том, что даже во сне его глаза были устремлены на Эмелину.

И ты у меня единственное, что осталось в этом мире. В проклятом мире!

Девушка пошевелилась и приоткрыла глаза. Улыбнулась.

— Привет! — произнес Росоэн.

Девушка, кажется, только теперь, осознала то, что с ней проделали — она стыдливо поерзала и покраснела.

— Привет! — улыбнулась она, присаживаясь, и по самую шею натянула шкуру.

— Я тут… Это… Ну, в общем, извини меня! — тот попытался скорчить соответствующую рожу. Затем торопливо оглянулся на увешанное белье. — Одежда высохла, можешь одеться…

— …Подай мне ее! И отвернись! — повелела она.

Росоэн, превратившись в самого настоящего угодника — чувство «вины» делало свое дело — поспешно вскочил и… сделал это так неловко (непростительно для него), что чуть было, не предстал перед ней, в чем мать родила — шкура, что была на нем, выскользнуло и упало. Отчего девушка, подпрыгнув, вскрикнула и засмеялась. Росоэн тут же поспешил подобрать упавшую вещь и, нахмурив лоб, подал ей одежду, а сам, взяв свою, вышел одеваться.

К середине дня они ушли далеко от землянки — приюта, своевременно предоставленного им судьбой, которая в самый последний миг решила смилостивиться над ними, не став злым роком. Перед уходом землянку, естественно, полностью привели в порядок.

Шел шестой день скитаний. Они шли на юг. Росоэн сам не знал почему, но внутреннее чутье велело держаться именно этого направления. И он слушался его. Он успокаивал себя тем, что там должны быть поселения авдеров.

Впереди простиралось лесистая степь, на ее конце, в далеком отдалении, виднелась цепь высоких конусов Зелгор. По правую руку горбатились зеленые холмы, а чуть ближе, должно быть, скрываясь за деревьями, где-то в милях четырех, уносил свои воды Дисм, а по левой — тоже лес, достигающий противоположным краем аж Серебряное море. Но море далеко, триста миль до нее.

Для пути они на этот раз были приспособлены на много лучше чем тогда. Провиант, что давала добродушная Исенна, пострадал лишь слегка — только некоторые продукты безвозвратно намокли и испортились. Но самое главное, путлибы были в полной сохранности и даже выдержали дождь и холодное купание в озере — поистине чудо лепешки, поговаривали они на первом привале. Хотя, если принять во внимание, что теперь им не хватало мудрости Орхея, природного чутья Нарены и даже трезвого взгляда Монте, сказать, что они лучше приспособлены было бы не верно.

Шли они молча. Эмелина часто плакала по отцу и сестренке.

К вечеру, выйдя из сени леса, на низине перед их взорами предстал небольшой городок с охристыми стенами и башнями, опоясанным, широким, заполненным тухлой водой, рвом. По спущенным воротам-мостам туда-сюда сновало бесчисленное множество народа, телег и фур, среди них воинов, похожих на кифийцев, вроде б не было. Росоэн предположил, что это Усеч — пограничный город Варанара, хотя раньше думал, что этот город лежит намного дальше от границы.

— Что это за город? — на всякий случай спросил Росоэн у первого встречного, невзрачного на вид человека, идущего от города, когда они шли по мосту. Тот оторвал взгляд от земли и уставился, будто в недоумении спрашивая, что же вы здесь делаете, если даже не знаете куда идете, но в ответе это не прозвучало.

— Приволье, — сказал тот монотонно. Росоэн удивленный хотел порасспросить его поподробнее, но тот снова опустив глаза, зашагал дальше.

— Ты знаешь об этом городе? — спросила Эмелина.

Сейчас они проходили под аркой.

— Я, правда, никогда не покидал Далаю, не успел! Но кажется, да. Если я правильно понял, то это Усеч. Мы продвинулись на много дальше, чем предполагали.

— Но тот же человек назвал его Привольем! — возразила девушка, случайно обратив внимание, что народ уж больно угрюмый.

— Возможно, сами жители гордо называют его Привольем! — сказал Росоэн небрежно.

— Почему?

— А это целая история.

В общем, когда-то более полторы тысячи лет назад Усеч этот восстал. Восстал против Варнарского[4] царя Трития Десятого — ты же знаешь, что тот царь был жестоким тираном. Так вот город хотел провозгласить себя независимой республикой и назвал себя по-новому, Привольем. Разумеется, царь осадил город и взял его штурмом, а когда расправился со всеми жителя (он умертвил всех, даже детей), город уничтожил по основанию. Город пустовал двести лет, а затем его отстроили, правда, не на том месте, где он был раньше, а чуть в стороне, ибо место, где стоял старый город, был проклят. Там, говорят, даже не росла трава, а по ночам ходили привидения. Но это чушь, конечно; ты не пугайся.

Девушка озиралась по сторонам и заметила на себе брошенный недобрый ухмыляющийся взгляд прохожего. Она поспешно убрала глаза и сильнее прижалась к Росоэну, беря его за руку. Прохожий, проходя мимо, задел ее плечом. Специально — она знала. Чувствовала это. Потом девушка ощутила сверлящий и усмехающийся взгляд в спину. Она хотела обернуться. Нет, не по своей воле, по чужому велению, точно тот прохожий хотел заставить ее это сделать. Но, к счастью, пересилив себя, она заставила себя посмотреть на своего молодого человека. Росоэн вроде бы был спокоен и ничего не заметил. Она набрала побольше воздуху и попыталась пересилить глупый страх. Понемногу ей это удалось. Но вдруг она осознала, что на улице нет ни одного ребенка, и страх, восторжествовав, вновь овладел все ее существо. Потому что сейчас вечер, и все нормальные родители давно собрали своих детишек домой. Кто же выпустит ребенка вечером на улицу, подумала она и попыталась прогнать дурные мысли. Но страшный и невзрачный вид и остальных прохожих, плохо одетых — почти на всех потрепанные и разодранные лохмотья; немытых и не чесанных, явно ей не нравился. И дома какие-то ветхие, старинные, покосившиеся, на некоторых окнах даже разбиты стекла, а улицы — везде мусор, грязь и слякоть.