По ту сторону Стикса - [8]

Как относились ко мне? Чаще всего на меня вовсе не обращали внимания, лишь иногда бросая брезгливые взгляды. Я не умел нравиться людям, может быть, потому, что уже тогда знал о них больше, чем они хотели бы показать. Хотя вполне вероятно, что причина была гораздо проще: моя внешность никак не вязалась с представлением о милом здоровом ребенке. Очень худой, слишком бледный, с мышино-серыми волосами и довольно странным неприятным оттенком желто-карих глаз – я не мог даже надеяться на их внимание. Сейчас моя внешность изменилась, но не могу сказать, что к лучшему. Глаза стали совсем желтыми, будто выцвели, да и волосы побелели так, что я до сих пор теряюсь в догадках, не седина ли это. Худоба никуда не делась, лишь угловатость немного скрыли мышцы, которых не приобретешь ни в одном спортзале. О да, теперь моя внешность привлекает внимание, но совсем не то, которого я бы хотел.

Что ж, отвлечемся от портретных описаний и вернемся к рассказу. В моей группе был мальчик по имени Артем, для меня ничем не примечательный, кроме, разве что, своей непоседливостью. Весь тот день он вертелся около одной женатой пары, буквально шагу не давая им ступить. Я отчетливо ощущал его желание понравиться, сдобренное хорошей порцией наивного детского тщеславия, а подо всем этим трогательную надежду, которую детдомовские дети очень быстро учатся скрывать.

Муж отнесся к мальчику благосклонно. По большому счету, этому тучному, будто бы совершенно округлому человеку, было практически все равно, какого ребенка они возьмут в семью: лишь бы это был мальчик, и лишь бы он был здоров. С беспечностью человека, никогда не имевшего собственных детей, он уже представлял, как будет ходить на рыбалку и за грибами с новоприобретенным сыном. Его жену Артем явно и, на первый взгляд беспричинно, раздражал. Я долго не мог выявить мотив из спутанного клубка ее эмоций, но к концу их посещения, наконец, все понял. Дело было не в поведении Артема, не в его назойливости, а всего лишь в его больших голубых глазах, которые отчетливо напоминали ей бывшего мужа. Это простейшее сходство вызывало бурю негативных эмоций. По всему выходило, что эти люди не возьмут его в семью, и мне было странно, что он этого не видит, что никто этого не видит, кроме меня.

Со стороны, наверно, может показаться, что я читаю мысли? Но нет, это не мысли. Сомневаюсь, что их вообще можно прочесть. Человеческий мозг – это не книга, в которой определенным набором букв отпечатаны наши помыслы. Я читал лишь эмоции и не более того. Если бы та женщина так не ненавидела своего бывшего мужа, я никогда бы не узнал, что она посчитала Артема похожим на него. Лишь сильное чувство позволяет мне определять, что творится у человека в голове. Так что если вы сейчас мысленно загадаете дату, то я, как все обычные люди, не буду иметь ни малейшего представления, что это за число. Но если в тот день, к примеру, у вас родился ребенок, то ….хммм. Я скажу, что это день рождения вашего ребенка, но, опять же, не буду точно знать дату.

Если бы я тогда понимал, что за способности мне достались, то, возможно, сейчас мое положение в жизни оказалось бы более удачным. Если бы я точно знал, чем отличаюсь, и чем мне это отличие грозит, то научился бы скрывать свой дар. Но я был всего лишь ребенком, с которым никто не разговаривает и которому неоткуда получить сведения об окружающем мире.

В тот вечер в нашей спальне Артем, не переставая, хвастался, что скоро его заберут из детского дома. Он говорил так много и так возбужденно, что, в конце концов, это стало меня раздражать. Я поднял голову от книги:

– Они никогда тебя не возьмут к себе, ты не нравишься той женщине, – мой голос прозвучал отчетливо и громко, заставив всех замереть в удивленной тишине. Вряд ли эти дети помнили, когда в последний раз я разговаривал хоть с кем-то из них. Не удивлюсь, если некоторые считали меня немым.

Все сначала посмотрели на меня, с таким выражениями на лицах, словно в спальню вдруг забежала плешивая крыса, а затем на Артема, потому что тот уже кипел от негодования и обиды.

– Откуда тебе это знать?! – орал он срывающимся голосом. – Ты просто завидуешь мне, что выбрали не тебя! К тебе даже подходить не хотят, потому что ты урод!

Мальчишка с каждым словом становился все краснее и краснее, да и во мне закипал гнев, скорее всего, даже не мой собственный, а его, будто бы отраженный в зеркале.

– Урод! Урод! – продолжал кричать он, пока остальные не стали ему вторить.

– Урод! – неслось со всех сторон.

– Урод! – пока я не пожалел, что вообще с ними заговорил.

Не знаю, чем бы все это закончилось, не загляни в этот момент воспитатель. Наверно, можно считать большой долей везения то, что за время пребывания в детском доме я не был ни разу побит своими "товарищами" по несчастью.

Стоит ли упоминать, что та пара не вернулась за Артемом ни через неделю, ни через две. Прошел месяц, прежде чем эти люди снова появились у нас и забрали совсем другого мальчика. С тех пор всеобщее отчуждение усилилось, если такое вообще было возможно. Но довольно забавно, что это случилось, не потому что я "умею читать мысли". Дети считали меня колдуном и думали, что если я пожелаю кому-то зла, то это желание сбудется. Меня стали бояться, бояться по-настоящему.