По ту сторону стаи - [35]

   Но сейчас не время говорить об этом. Поэтому я просто молчу: мне почему-то кажется дурным тоном, если я произнесу хоть слово. Не смотря на то, что я не вижу тут ровным счётом ничего страшного или отвратительного.

   Отвратительна супружеская измена. Страшно невыполнение приказа. А убийство... По приказу - рутина, как те дела, которые ты делаешь каждый день; без приказа - разнообразие. Из мести - долг, защищаясь - необходимость.

   Конечно, обыватель, шёпотом произнося слово "Межзеркалье", будет, как огня, бояться хоть на дюйм переступить черту - никому не хочется становиться отверженным, чьим именем пугают на ночь детей. И всё это превращается в норму морали. Перешагнуть моральные запреты очень тяжело, а кому-то практически невозможно. Но стоит совершить это первый раз, и в человеке что-то начинает меняться, а дальше катится, как под откос. Поначалу его может удерживать только страх перед законом, но чем дальше, тем больше он начинает получать от этого удовольствие. Трудно только стать убийцей. А быть им - уже легко. Учись, студент...

   Свечи гаснут, за окном ночь. Очередной перевал между сегодня и завтра, который надо преодолевать, стиснув зубы и надеясь на лучшее. На то, что по ту сторону тебя ждут райские кущи, а не бездонный омут тёмной воды. И я погружаюсь в пучину сна...

  "- Тебе не стоило приходить сюда, Близзард, - всплывает моё собственное недавнее воспоминание - словно очередной мираж пустоты. - Ты ведь знаешь, что будешь наказана.

   - Милорд, позвольте мне поговорить... позвольте молить о снисхождении... - он отдёргивает руку с чёрным перстнем, и я падаю на ковёр.

   - Мне нужны люди, чьи родовые знания, власть и связи поставлены на службу только мне. Отказавшийся принести Клятву верности умрёт. Это не обсуждается.

   - Нет, Милорд, подождите, - прошу я. Последнее, что я вижу - или мне просто кажется, что я её вижу - это вспышка чёрного пламени, и всё скрывает мрак..."

   Кто-то снова дёргает меня за руку... Эдвард! Я что, опять кричала?! Его взгляд подтверждает, что это так. Ощущаю, как по лицу течёт вода, а он держит в руках чашку. Значит, я снова дожила до того, что меня обливают водой!

   Вода попадает в рот, и я чувствую, что она солёная на вкус. И вдруг понимаю, что это - мои слёзы.

   Эдвард догадывается, что только что невольно слышал часть разговора между Ядвигой Близзард и её патроном. А потом она так кричит, что кровь застывает у него в жилах. Он словно чувствует её страдание, тем более что не далее как нынешним утром сам испытал на себе нечто подобное. Но он понимает, что болевой удар их хозяина и Анри Леграна - это всё-таки две разные вещи.

   Он опять смотрит на её тонкую руку, неподвижно лежащую на груди, на абрис её лица, на котором мерцают блики света от единственной свечи, и понимает, что ему хочется смотреть на неё. Яд-ви-га. Миссис Близзард... Нет, какая миссис? Панна Яд-ви-га с пахнущими вереском волосами...

   Эдвард вспоминает, в каком виде Близзард была - да фактически и есть до сих пор - после кары, которую она приняла по доброй воле, руководствуясь принципами, которые он только-только начинает понимать. Кем же должен быть этот неведомый хозяин, подвергший её столь изощрённой пытке?

   Эдвард вспоминает, что происходило на том допросе, и сердце его замирает. Она вставала, вся в крови, и смеялась им в лицо. А он должен был атаковать её разум болью - снова и снова...

   Эдвард опять с пугающей ясностью осознаёт, что не хочет, чтобы Дориш, их Милорд, или кто-то ещё делали это с Ядвигой Близзард. НЕ ХОЧЕТ.

   Она лежит и из-под полуопущенных век смотрит на него.

   - Вы во сне говорили всё, что ваш хозяин сказал вам перед тем, как... наказать вас, - Эдварду почему-то опять странно неприятно произносить последние слова.

   Она открывает глаза и молча поворачивает к нему голову...

   Он берёт мою руку и целует её. Несколько раз. Сначала запястье, потом пальцы, потом ладонь изнутри. Я не сопротивляюсь. Это приятно. Мне только немного удивительно, что он, такой, в общем-то, застенчивый и воспитанный молодой человек, решился сделать так именно теперь.

   - Это очень больно? - спрашивает неожиданно.

   - Что? - не понимаю я, и вдруг вижу, что он смотрит на моё плечо.

   - Очень, - жёстко говорю я. - Но показывать нельзя. Потому что это слабость.

   Эдвард встаёт и идёт к двери. Она против ожидания оказывается не заперта.

   - Мне надо поговорить с вашим хозяином. Вы не можете мне сказать, как его найти? - обращается он ко мне.

   Я дёргаю звонок, и вскоре в комнате появляется подменыш; на нём ночной колпак, в руке свечной огарок.

   - Миледи? - вопросительно тянет он, склонившись до пола. - Наверное, грог перед сном? При таком холодище, да сквозняках - верное средство, чтоб не простыть.

   - Проводи мистера Монфора к Милорду.

   - Да, миледи, - говорит челядинец. На его лице спектр чувств - от страха до обожания. - А если Милорд спит?

   - Всё равно, - решаю я.

   Видимо, это не идёт вразрез с правилами; челядинец часто кивает и семенит к выходу. Монфор следует за ним. Выражение его лица так знакомо. Оно мне о чём-то напоминает. Монфор похож на нас всех - потому что лицо его непроницаемо. Теперь он как нельзя больше похож на родовитого потомка древней Семьи, кем, собственно, и является. Он принял решение.