По ту сторону - [17]

Я поднялась, достала из-под тюфяка кусок бязи, прихватила обмылок, выглянула наружу: темень кругом и тишина – «табор» мирно спит.

Подобно ночному вору, стараясь не шуметь, выскользнула из своего жилища и двинулась прямиком к реке. Благо, она протекала метров в пятидесяти, и к ней тропинка вела.

На берегу я отошла чуть в сторону, где кустарник рос, а то мало ли, вдруг кто увидит.

Было прохладно, по ощущениям плюс десять-пятнадцать, не больше, но меня это не остановило. Я быстро разделась донага, потрогала ногой воду, поморщилась и, стиснув зубы, вошла по пояс. Окунулась по шею, вылезла, как смогла, намылилась, снова окунулась. Потом растиралась бязью, царапающей кожу, что твоя наждачка, приплясывала от холода, торопливо одевалась…

Ночное купание не прошло даром: утром рассопливилась, чихала; потрогала лоб – похоже, температура. Выпила таблетку из Ларисиного «наследства», горячего молока – этот продукт у нас не переводился.

Барбара, видя, что я расхворалась, поинтересовалась:

– Али неможется те, касатик? Где ж тя хвороба-то нашла, а?

Я отмалчивалась – не рассказывать же ей, что холодную ванну приняла. Старуха прониклась сочувствием, приготовила мне снадобье – из того же молока, только с добавлением свиного жира и каких-то трав. Ничего, помогло.

– Гони печаль-тоску от себя – хворь и не пристанет, – выдала сентенцию «целительница». И хитро подмигнула.

Старой карге не чужды, оказывается, философские взгляды и кое-какие познания в психотерапии.

После напастей, связанных с простудой, лезть в речку не хотелось. По вечерам, перед сном, обтиралась влажной паклей – больше грязь, конечно, размазывала, но становилось легче. Во всяком случае, на душе.

На весь «табор» у нас имелся только один очаг – при кухне. Его каждый раз на новом месте сооружали из камней и обмазывали глиной. Когда дождило, над ним устраивали навес из парусины. На кухне Марта хозяйничала: варила похлёбку или бобы, заправляя блюдо салом. Однообразная стряпня до того осточертела – с души воротило. Впрочем, каждый волен готовить себе сам, в собственном котелке. Это иногда делали Зуко с Мадлен, а также Барбара – старуха частенько разжигала костерок поодаль от лагеря – варила «магические зелья», а может, кашу какую-нибудь.

У меня не было ни котелка, ни средств на его приобретение, а горячая вода позарез нужна. Надо… да нет – необходимо! – хотя бы раз в неделю помыть голову.

Я решила попросить Марту согреть немного воды.

Стряпуха сидела подле очага, держа на коленях деревянную миску с чёртовыми бобами, на которые и смотреть тошно; уплетала их, заедая сырым луком. Запашок стоял тот ещё.

– Битте, – вежливо сказала я, – их вилль… как это?.. хайс вассер – мне горячая вода нужна, ферштейн?

Марта прожевала, вытерла ладонью губы и… расплылась в улыбке.

– Schön, dass du willst, das verstehe ich nicht. (Красавчик, что ты хочешь, я не поняла)

Кто бы знал, как надоело мне это «schön»! «Красавчик» да «красавчик» – они что, других слов не знают?! Захотелось послать её подальше, но я сдержалась. Состроила ответную улыбку.

– Heißwasser (горячая вода), – повторила я, стараясь выговаривать правильно.

Марта встала, подошла вплотную. Игривая улыбка не сходила с её уст.

– Warum? – спросила она, дохнув луком, – Ich dich küssen besser (Лучше я тебя поцелую).

Я невольно отпрянула: что она задумала? Никак, целоваться лезет. Не увидел бы её ревнивый муженёк… Чёрт! Так и есть – Себастьян тут как тут! Грозно сверкая глазами, достал из-за пояса нож – показал мне, потом отвесил смачную оплеуху супружнице – та в крик, и бежать! Себастьян ещё раз пробуравил меня глазами, спрятал нож и пошёл вразвалочку к своему фургону.

Господи, боже ты мой! Не хватало только из-за какой-то дуры получить ножом в живот.

Тяжело вздохнув, я отправилась к Барбаре: просить согреть мне воду.

3

Одно курьёзное происшествие нарушило наше довольно-таки скучное времяпровождение. Я узнала, что в ближайшее воскресенье состоится суд. Но не над убийцей каким-нибудь или вором, даже не над колдуном или ведьмой, что само по себе нелепо, а над… ослом. Длинноухий «преступник» обвинялся, ни много, ни мало, в непотребном и развратном поведении, а именно – в мужеложстве! Уж не знаю, ставили ли в вину этому негоднику-ослу насильственные действия по отношению к его партнёрам, или речь шла о добровольном совокуплении, только животное привлекалось к ответственности по всей строгости закона.

Мне когда-то давно приходилось слышать или читать о средневековых судах над животными, но до этого процесса я воспринимала такие судилища смешной нелепостью, чем-то вроде анекдота. Ну не могут на полном серьёзе взрослые люди заниматься подобной чепухой!

Так думала я, представляя себе процесс, где на скамье подсудимых стоит (лежит, сидит) какой-нибудь кабанчик или петух (помните анекдот советских времён, в котором петуха посадили по политической статье – пионера клюнул).

На самом деле почти так и было. Рыночная площадь, забитая битком жадными до зрелищ горожанами, высокий суд, представленный строгого вида человеком, облачённым в сине-белую горностаевую мантию, и стоящий у столба подсудимый – обыкновенный серый, буроватый в холке осёл.