По ту сторону - [51]

«Не сдадимся!»

Давно ушёл большевик Павлов, неизведанными дорогами пробиваясь на Родину. Уходя, он дал слово своим маленьким друзьям вернуться вместе с Красной Армией.

Прошло лето, осень прошла, наступила зима. В декабре 1942 года в доме Эльзы Карловны разместилось отделение госпиталя.

Раненые солдаты часто повторяли: Сталинград, Москва, Волга, Ленинград. «Где сейчас немцы? — думали ребята. — Может быть, и в самом деле в Сталинграде или в Ленинграде, а то и у стен Москвы?» Ведь они ничего не знали.

Однако по виду Эльзы Карловны и из разговоров раненых ребята поняли, что фашистам в России «жарко». Однажды Жора спросил у раненого.

— Как в России — гут, хорошо?

— Нихт гут, некарашо. Руссиш зима никарашо, руссиш Катуша некарашо.

— А что это за Катуша такая? — интересовались девочки, когда Жора рассказал им об этом.

— Пойдите, узнайте у них! — пожимал он плечами. — Всё время бормочут про какую-то Катушу: «Катуша пук-пук…» Я так ничего и не понял.

— А кто же всё-таки, эта Катуша? — не унималась Шура.

— А помните песню про Катюшу? — Люся тихонько пропела:

— Расцветали яблони и груши… Наверное, Катюша — это героиня… Понимаешь, народная героиня. Смелая, гордая, бесстрашная. Она фашистов бьет, прославилась на всю нашу Родину, вот вояки фашистские от страха и бормочут: «Катуша! Катуша!»

Так и решили ребята, что Катюша — это народная героиня.

В другой раз Жора принёс ещё новость: на фронте убит муж Эльзы Карловны — Фриц Эйзен.

— Сам видел, — торопился рассказать Жора. — Подали ей пакет с чёрной каёмкой. Она разорвала его, посмотрела на листок да как завопит: «Фриц, Фриц!.. Майн Фриц капут!..»

Люсе и Шуре не разрешили больше доить коров, чистить картофель, печь хлеб для раненых: им не доверяли. Они только убирали в комнатах, топили печи, вместе с ребятами резали сено, помогали ухаживать за скотом.

Жора по-прежнему приносил какие-нибудь новости. Однажды он прибежал к девочкам и весело доложил:

— В Германии траур! Панихиду служат по фрицам, укокошенным под Сталинградом!

— Правда? Ты как узнал? — спросила Шура.

— Везде флаги траурные, немцы твердят: «Сталинград, Сталинград…» Я спрашиваю у Макса: «Почему все ваши немцы наш Сталинград знают?» А он отвечает: «Ваши русские дерутся там, как черти», а сам говорит без злобы, улыбается.

— Эх, если бы послушать Москву! — вслух мечтала Люся.

Вошёл Вова.

— Траур по всей Германии! Поняли! Траур! Колом в горло дал фашистам наш Сталинград.

Он был весел, говорил, что видел многих немцев с чёрными повязками на рукавах.

— А Макс ходит без повязки, — улыбнулся Вова. — Я спросил у него: «Что это все чёрные повязки на рукава понацепляли, а ты не носишь?» Он ответил: «Я, наверное, скоро дождусь, что по мне траур носить станут». — «Это как же так?» — спрашиваю. А он засмеялся и отвечает тихо, будто по секрету: «Мы, думается мне, допобеждались до того, что скоро всех калек, таких, как я пошлют на Восточный фронт и самого фюрера защищать будет некому». Как он это сказал, я подумал: Макс настоящий человек, хоть и немец… Понятно, дали наши перцу фашистам под Сталинградом, ох, дали!

— И ещё дадут, — добавил Жора.

— Точно. В Германию придут! Теперь уж я уверен, придут! — закончил Вова.

* * *

Ребят очень воодушевили слухи о победе Красной Армии. Им так хотелось чем-нибудь помочь своим наступающим войскам, сделать такое, чтобы можно было сказать: «И мы боролись, не сидели сложа руки».

Английские и американские самолёты стали часто сбрасывать бомбы над городом. Однако завод, находившийся неподалёку от усадьбы, оставался почему-то невредимым. Это больше всего удивляло ребят, но, когда Жора спросил об этом Макса, тот ответил:

— Ворон ворону глаз не выклюнет.

В часы бомбёжек все обитатели имения, кроме ребят, лезли в подвал. Зато они в это время могли делать всё, что угодно.

Во время ближайшего авиационного налёта Вова собирался спалить стоящее в скирдах сено — пусть думает Эльза Карловна, что на её сено упала зажигательная бомба.

Самолёты налетели неожиданно. Вова бросился к скирдам. В руках у него была зажигалка и флакон с бензином. По дороге он соображал, с какой стороны лучше запалить сено.

Самолёты гудели где-то над головой. Невдалеке тявкали зенитки, и совсем близко рвались бомбы, но опять не над заводом, а где-то в городе, Вова вернулся усталый, мокрый и перепуганный.

Уже подбегая к усадьбе, он обернулся и увидел, как запылало сено.

Он тут же обнаружил свою ошибку: на снегу был отчётливо виден след, ведущий от усадьбы к стогам. Только сейчас Вова понял, как оплошал. Надо было выбежать сначала на дорогу, к лесу, а потом уже свернуть к стогам, а он туда и обратно бежал прямо через поле от усадьбы.

Ребята встретили Вову радостно, но сразу заметили его мрачное лицо.

— Что случилось? — спросил Жора.

— Я, кажется, наделал беды. Утром всё может обнаружиться.

Вова рассказал, в чём дело. Все молча переглянулись — правда, это могло плохо кончиться.

— Может, ещё снежок пойдёт, — успокаивал Жора.

Всю ночь никто не сомкнул глаз. Шура выбежала на улицу чуть свет и вернулась весёлая:

— Снег-то какой! Хлопьями валит, хлопьями!..

В это утро, убирая комнаты, Шура нашла ампулу с какой-то жидкостью и на всякий случай положила её к себе в карман. За обедом она вспомнила про свою находку, и показала её Жоре.