По ту сторону - [31]

— Жить невозможно, — жаловалась Шура. — Эльза Карловна бьёт нас, особенно Аню. Вчера Аня всю ночь проплакала. С ней вообще что-то нехорошее делается. Она иногда за весь день слова не скажет. Работаем до упаду, а ведьма всё недовольна. Коровы молока дали мало — бьёт. Плохо прибрались в доме, печки плохо натопили — бьёт. Позавчера мышь в молоко попала. Эльза Карловна зачерпнула её поварёшкой, выбросила, а молоко заставила слить в большую флягу, которую потом Вова отвёз. А Люсе попало — почему недоглядела.

— Вот это да! Своих, гадючка, молоком с мышами кормит! — удивился Жора.

— Я ещё не знаю, чем мы можем помочь пленным, — продолжала Шура. — Но я за всех девочек говорю: мы согласны… Люся ничего не боится. Я тоже. А что здесь, в Германии, есть советские люди, военнопленные, — от этого нам легче терпеть… Всё-таки мы не одни тут ждём Красную Армию.

— Что касается меня, — сказал Юра, — я готов на всё. Я буду делать всё, что потребуется. Прав Вова: что-нибудь да сделаем. Мы не свободные, нам тяжело, но мы должны помочь пленным: им ещё тяжелее.

Поручили Вове наладить связь с пленными. Но оставалось ещё много нерешенного, неясного. Юра и Костя уснули. А Жора и Вова долго ещё шептались.

Было решено немедленно начать читку книги «Как закалялась сталь». Её в эту же ночь Вова и Жора разделили на десять частей. Получилось десять маленьких книжечек. На каждой поставили порядковый номер и распределили книжки, так: Вова читает вторую, Жора — первую. После того как они прочтут, первая переходит к Косте, вторая — к Жоре, третья — к Вове, а от Кости — к Шуре. Таким образом, через день-два начнут читать все. Читать же коллективно не решились: это опасно.

Придумал такой порядок Вова. Он же составил правило и написал его на каждой обложке из синей обёрточной бумаги крупным, красивым почерком.

«Книжка обязательно свёртывается вчетверо. Читать только тогда, когда считаешь себя в полной безопасности. Прочтёшь — передай следующему. Будь осторожен! Береги книжку! Читай внимательно! Учись у Павки Корчагина бороться с врагами!»

Жора уснул, а Вова всё ещё никак не мог успокоиться.

Через два дня ему снова предстояла поездка на строительство. Надо написать письмо… Жора достанет табак, Костя обещал раздобыть какую-нибудь еду. Но как передать всё это Павлову?

Ночь близилась к рассвету. Вова не утерпел, тихонько поднялся с дивана и подошёл к окну. Луна тускло просвечивала сквозь поредевшие облака, и свет от неё был слабый. Конечно, можно было бы тихонько включить электролампочку, но Вова не решился. Лунатик мог вылезти из бомбоубежища, так как обычно к рассвету утихал гул самолётов. Вова достал клочок белой бумаги и, склонившись над подоконником, стал медленно выводить карандашом:

«Дорогой товарищ Павлов!

Мы — советские ребята, пионеры. Нас семь человек. Мы были в трудовом детском лагере, потом нас продали помещице. У неё мы работаем, как рабы. Очень хотим знать, как вы живёте, что думаете о Красной Армии. Когда она придёт в Германию? У нас был свой секретный сбор, и мы решили чем-нибудь помочь вам. Только не знаем, как ухитриться делать вам передачи и держать связь с вами. И ещё мы хотим знать, как бы стать для вас полезными. Напишите обо всём, посоветуйте, как нам быть и что делать. Мы можем достать немного гороху, отрубей и табаку…»

В конце Вова вывел крупными буквами: «Юные сталинцы». Ни числа, ни подписей он умышленно не поставил.

Ночной разговор

Девочки с утра до позднего вечера возились по хозяйству: доили коров, топили печи, перегоняли молоко на сепараторе, убирали дом, варили похлёбку для свиней. Особенно тяжело бывало в те дни, когда Эльза Карловна оставалась дома. Она успевала сунуть нос всюду: то ввалится на кухню, то неожиданно появится в коровнике, то идёт проверять работу мальчиков. На весь двор раздавался её громкий, властный голос. Эльза Карловна всегда бывала чем-нибудь недовольна, и на девочек сыпались пощёчины и зуботычины.

Чаще всех доставалось нерасторопной Ане. Она действительно была совершенно неорганизованная, несобранная. Шура и Люся жалели её, пытались помочь, подбадривали, но это мало помогало. Аня целыми днями то молчала, то плакала, то вдруг забивалась куда-нибудь и сидела, пока её не разыщут подруги.

Когда Шура рассказала подружкам о пленных, Аня оживилась. Глаза у неё разгорелись, на щеках появился румянец. Она то и дело переспрашивала Шуру:

— Значит, мы не одни.

— Конечно, не одни.

— И Красная Армия придёт в Германию? За нами придёт?

— Наверное, придёт. Даже обязательно!

— Неужели придёт? А я думала, мы уже больше никогда отсюда не вырвемся. Ах, если бы скорее! Мне кажется, я не дождусь…

Впервые за последние дни Аня так много говорила. Во во время обеда даже мальчики заметили, что она веселее обычного, а, когда Жора шутил, Аня смеялась вместе с другими.

Под вечер, когда усталые девочки перебирали грязный холодный картофель (хороший — для продажи, испорченный— для скота), Аня неожиданно предложила:

— Давайте, девочки, хорошую картошку сыпать в кормовую.

— Зачем? — спросила Шура.

— Наберём несколько вёдер хорошей картошки и насыплем отдельно в уголок, рядом с плохой. А потом для ребят и себя будем варить не гнилую, а эту, хорошую.