По ту сторону китайской границы. Белый Харбин - [13]

Архитектура Фудзядяна, сера и однообразна. В архитектурном отношении в Китае вообще интересны отнюдь не рядовые постройки, а дворцы, храмы, кумирни и подобные им сооружения, которые строились отнюдь не для повседневных нужд простых смертных. Рядовые постройки даже в сравнительно крупных китайских городах очень недалеко ушли от самой примитивной саманной фанзы. Все они строятся по одному образцу, окрашиваются в тусклый серый цвет и мало чем отличаются друг от друга.

Часто с улицы вы даже не видите самых фанз, потому что они обнесены серым глинобитным забором, окружающим целую усадьбу и отделяющим ее от улицы. Только за последние годы Фудзядян начал прослаиваться многоэтажными домами европейского образца и большими универсальными магазинами. Не далее же как 10—12 лет тому назад в случае пожара он вспыхивал весь, как сплошной костер, и выгорал до тла, чтобы затем быстро вырасти снова на старом пепелище.

Фудзядян особенно интересен не в обычное время, не в будни, а во время больших праздников. Любопытно поэтому посмотреть на него и его особую красочность в дни больших китайских праздников, хотя бы так называемого китайского нового года, который празднуется обычно в конце января или начале февраля.

Новый год — не столько религиозный, сколько коммерческо-деловой праздник. Китайцы приурочивают к нему все свои коммерческие расчеты, подытоживают прожитый год и празднуют свое вступление в новый год, причем устраивают себе длительные деловые каникулы, и празднование это продолжается почти целый месяц. Однако оно соединяется и с целым рядом обрядов и церемоний, связанных с культом.

Вообще нужно сказать, что трудно себе представить народ, в массе своей более склонный к атеизму, чем китайцы. Они не исповедуют в сущности никакой религии, но чрезвычайно низкий культурный уровень делает их крайне суеверными и возвращает их от формально господствующего в Китае буддизма к самому примитивному пантеизму заставляя объяснять все окружающие, самые заурядные, но понятные малокультурному человеку явления, вмешательством добрых и злых духов, которых приходится в зависимости от обстоятельства то умилостивлять, то стращать и пугать, для того чтобы добиться их благорасположения или заставить их отказаться от злоумышлений и козней.

Это самое примитивное суеверие, а отнюдь не внушенная извне рабская вера, приводит к довольно своеобразным бытовым последствиям, и каждый китаец, которого еще не коснулись веяния современной „поповской культуры“, приучается довольно свободно обращаться со своими „богами“ и населяющими в его представлении окружающий его мир духами.

Довольно характерный в эхом отношении инцидент произошел летом 1926 г. в Мукденской провинции. Вся весна и начало лета этого года были крайне засушливы, причем уже в конце мая жара в Мукдене доходила до 50°, а в течение всего апреля и мая не выпало ни одного дождя. Местное население долго и бесплодно умоляло своих „богов“ о пощаде и просило их послать спасительный дождь. Но „боги“ оставались глухи и неумолимы. Тогда молельщики наконец рассердились и поставили им категорический ультиматум, сопровожденный и совершенно реальной угрозой. Они заявили своим „богам“, что в случае, если дождь не пойдет в течение ближайших двух недель, все их храмы в провинции будут разрушены. Нужно сказать, что „боги“, повидимому, струсили, испугались этой угрозы, — в последний день назначенного им срока пошел дождь, и ультиматум пришлось отменить, но дождь этот шел не более часа и едва смочил потрескавшуюся от нестерпимого зноя землю.

Канун китайского нового года знаменуется тем, что на всех улицах и во всех углах не только Фудзядяна, но даже и европеизированной части Харбина, начинается нескончаемая пальба. С непривычки может показаться, что идет грандиозный уличный бой и пачками стреляют из винтовок и револьверов. В действительности это китайцы отпугивают от каждого дома злых духов и для этого… взрывают бесконечное количество особых, начиненных порохом, хлопушек, видимо считая своих злых гениев обладающими пугливостью зайцев и лишенными какой бы то ни было сообразительности, потому что даже слепые монгольские лошади и безнадежно тупые мулы очень быстро привыкают к этой безвредной трескотне и шествуют по улицам, не обращая на нее никакого внимания. В следующие затем дни, проходя мимо наглухо закрытых китайских магазинов, вы можете услышать в них дичайший шум и звон, производимые ударами в кастрюли, сковороды, медные тазы и тому подобные шумовые инструменты. Этот нестерпимый грохот продолжается но нескольку часов подряд, иногда целыми днями: это хозяева помещений выгоняют из них тех же злых духов.

Но, говоря о красочности праздничного Фудзядяна, мы имели в виду конечно не это примитивное и наивное суеверие, а то, что делается во время праздников на его улицах, постоянно снова и снова заполняющихся разнообразными, то более скромными, то более пышными, но всегда красочными и оригинальными, карнавальными шествиями. Особенно грандиозно бывает шествие с драконом, которым заканчивается празднование нового года.

Пробиваясь в надвигающихся сумерках сквозь густую толпу, заливающую от края и до края узкие улички Фудзядяна, вы еще издали замечаете сотни колыхающихся на ходу китайских фонариков, двигающихся вам навстречу. А за ними выплывает и огромный светящийся дракон, прекрасно сделанный из материи и художественно расписанный по ней, который, извиваясь и волнуясь, как будто ползет по мостовой. Он имеет обычно метров 20—25 в длину, и его несут на особых шестах люди, помещенные внутри его, ноги которых, ступая по мостовой, кажутся его собственными бесчисленными лапами. Дракон весь освещен внутри теми же китайскими фонариками, и их свет, пробиваясь сквозь скрывающую их материю, превращает все тело в светящееся мягким зеленоватым фосфорическим светом.