По ту сторону грозы - [31]

- Миша! – он резко сел на кровати, обливаясь холодным потом – все в порядке, это просто сон, все в порядке – твердила Энна, гладя его по плечам, но он все еще видел ту, приснившуюся ему маску смерти на ее лице, - все хорошо, успокойся, - она продолжала гладить его руки.

-Эн! – он взял ее лицо в ладони, осматривая, выискивая следы сна.

-Все хорошо, Миш. Успокойся.

-Эн – выдохнул он, и обнял ее, радуясь, что чувствует ее дыхание, - ты жива.

-Жива, – она с ужасом слушала, с какой оглушительной скоростью колотится его сердце.

-Мне приснилось, - он все так же обнимал ее, боясь отпустить, боясь снова вспомнить тот ужас, - что мы…

-Что? – она говорила нежно и ласково, и он поверил ее голосу, постепенно расслабляясь.

-Мне приснилось, что мы попали в аварию и что ты… - он не смог договорить.

-Ничего страшного. Это просто сон, дурной сон. Я здесь.

-Эн.

-Я здесь.

9

Энна несколько дней пребывала в состоянии тихой истерики. Она больше не плакала, так же как и не надеялась. Но и смирением это состояние тоже не описывалось. Она просто существовала здесь и сейчас, в том мире, в котором находилась, не позволяя себе думать и вспоминать. Делала то, что должна была, не больше. Занималась огородом, что бы было, что есть зимой, шила и зашивала одежду, что бы было в чем ходить до ярмарки, где можно будет купить новую, кормила животных, убирала в доме. Лишь иногда, ночами, когда Миша уже спал, она позволяла себе на короткое мгновенье между сном и явью, вспомнить мужа и дом, и представить себе какой была бы ее жизнь. «Саша бы изменился, я знаю. Все бы наладилось. Обязательно».

Миша существовал, зная, что когда-нибудь наступит время жизни. Когда-нибудь он снова будет жить, но, не представляя себе ни как это произойдет, ни когда.

-Энни, к тебе Лирса приходила, ты, где была? – он только наносил воды в летний душ, когда она появилась, неся в руках серп, и мешок травы.

-Я на поле ходила, кроликам накосить. А что она хотела?

-Спрашивала, пойдем ли мы на праздник.

-И что ты ответил?

-Что пойдем.

-Иди, - ей пришлось повысить голос, так как она прошла Мишу и, уже стояла в дверях крольчатника.

-А ты? – крикнул он.

-Не хочу.

-Почему?

-Просто не хочу и все. Ты есть хочешь?

-Можно.

И она ушла в дом. Когда Миша зашел, занося ведро свежей, холодной воды, она уже достала из погреба окрошку. И ставила на стол глубокие глиняные тарелки.

Он достал завернутый в холщевую ткань хлеб, и, нарезав его сел за стол, когда окрошка уже была разлита.

-Может, пойдешь?

-Нет, передай мне хлеб, пожалуйста.

-Пожалуйста, - он придвинул ближе к ней дощечку с нарезанным хлебом, - почему? Ты же не можешь всю жизнь провести в огороде?

-У меня много дел, Миш, хочешь, иди.

-Хватит уже хоронить себя заживо! Думаешь, ему бы легче стало от этого?

-Мне бы легче стало.

И не доев свою порцию, она встала, взяв с сундука приготовленную к починке одежду, и ушла на улицу.

Миша долго сидел один, есть расхотелось. Он злился на нее, за то, что когда он решил начать жить настоящим, она продолжает жить прошлым, и тянет его за собой. Решив все же высказать ей то, о чем сам рассуждал последние дни, вышел следом. Стоя в дверях, он наблюдал, как методично она зашивает разорванную им рубашку.

-Энна, послушай меня. Жизнь конечно с нами жестоко обошлась, но, увы, мы ничего не можем с этим сделать. Нужно начать жить заново, по здешним правилам и устоям. Найти друзей, строить планы. Понимаешь?

-Понимаю.

Он хотел еще что-то сказать, когда незапертая на день калитка отворилась, и Кнопи принялась лаять на незваного гостя.

-Привет – крикнула Лирса, не решаясь пройти мимо грозно лающей собачки.

-Привет, проходи, - позвал Миша, - Кнопи перестань.

Собачка еще раз гавкнула, и злобно рыча залезла обратно в будку.

- Привет Эни, - Лирса умостилась на кресло рядом с ней, и принялась раскачиваться.

-Привет.

-Ну что, на праздник пойдем?

-Нет, Лирс, у меня дел по горло.

-Да ладно тебе, вон, на Мику посмотри, у него, небось, тоже дел по горло, но он согласился.

-Вот и сходите вместе, - она не отрывалась от своего занятия, стараясь не потерять то состояние покоя и бездушия относительно всех и вся, что обрела.

-Ну, пойдем, ну пожалуйста? – просила Лирса.

-Мне правда не хочется. Иди с Микой.

-А не боишься? – вдруг спросила Лирса тоном шутливым и приторным.

-Чего?

Мик ждал, что она ответит, просто из любопытства, вспомнив, как однажды ему тоже задали такой вопрос.

-Нет, Лир, я теперь уже ничего не боюсь, - и, встряхнув рубашку, посмотрела на зашитый участок.

Когда солнце начало свой спуск за горизонт, улица зашумела наряженными и веселыми людьми.

-Не передумала? – поинтересовался Мика.

-Нет – она сидела на стуле, наблюдая, как он застегивает светлую льняную рубашку.

-Послушай меня, - Мик присел перед ней, положив руки на ее сомкнутые в замок пальцы – ты Кастанеда случайно не читала?

-Нет, а что?

-Так вот, он сказал: «Мы либо делаем себя жалкими, несчастными, либо делаем себя сильными - объем затрачиваемых усилий остается одним и тем же».  – Умно, сам себя похвалил он, радуясь, что вспомнил эту цитату, и в то же время, понимая, что он сам до конца не верит себе, не хочет, и не будет начинать новую жизнь, в тоже время искренне желая заставить Энну сделать это.