По ту сторону фронта - [8]

…Первым пришел старик Микулич и начал усердно счищать с себя грязь: он, видимо, упал по дороге. У Микулича, как всегда, были новости.

— Карпыч, ты Брынзу знаешь? — многозначительно спросил он Беляка.

— Кого, кого?…

— Брынзу.

— Нет, не привелось.

— До прихода немцев он работал оценщиком в комиссионном магазине, а сейчас вроде как директор в этом же магазине. Уж больно подозрительная морда. За ним надо приглядеть. Он что-то говорил о тебе, а ты, получается, его и не знаешь. Я вчера забегал в комиссионку, старухино барахлишко продавал. Этот самый Брынза с какими-то двумя типами болтал и раза три твою фамилию помянул. Я подумал, не старый ли твои знакомый. Выходит, нет…

Беляк напряженно вспоминал. Память у него была хорошая, но никакого Брынзу припомнить он не мог.

— А ты зайди как-нибудь в комиссионку да погляди на него, — посоветовал Микулич. Он, кряхтя, снял с себя грязные сапоги и вынес их в переднюю, оставшись в грубых шерстяных носках. Возвратившись в комнату, старик добавил: — Я-то его давненько знаю, примелькалась его морда. Он испокон веков по ломбардам крутился.

Договорились на том, что Микулич через учителя Крупина разузнает подробно о Брынзе, а Беляк при первом удобном случае зайдет в комиссионный магазин и проверит, знакомо ли ему лицо этого человека или нет.

Вода в чайнике закипела. Беляк снял его с плиты, заварил чай, расставил на столе посуду, нарезал хлеб.

— Тимофеич запропал где-то, — сказал он. — Ну что ж, давай буди Усмана.

Рузметов спал крепко, безмятежно, как спят только люди молодые и здоровые. Когда Микулич растолкал его, Усман долго не мог прийти в себя, не понимая, где он и что с ним, и спросонья чему-то улыбаясь. Удивленно посмотрев заспанными глазами на Беляка и Микулича, он сладко потянулся, зевнул и полез в карман за кисетом.

— Ну и крепок ты, видать, на сон! — покачал головой Микулич. — Еле растолкал. Бормочешь что-то, а глаза ровно склеенные. — Усман почесал затылок.

— Очень хороший сон был, — сказал он и причмокнул языком. — Редкий сон! Большая комната, в коврах вся, и кушанья разные: арбузы, дыни, виноград, груши. Я все пробую и никак не наемся.

Беляк и Микулич рассмеялись.

— Сколько времени? — поинтересовался Усман, вертя цигарку.

— Времени немного, половина девятого, — ответил Беляк, — а вставать пора. Иди умойся. — Он бросил на руки Усману полотенце.

Рузметов положил на стол скрученную цигарку, отвернул ворот гимнастерки, засучил рукава и только собирался выйти в переднюю, как оттуда ввалился, прихрамывая, грязный и мокрый Иван Тимофеевич Бакланов.

Усман посторонился, укоризненно покачал головой и пошел умываться.

— Ну и погодка, будь она трижды проклята! — проворчал вместо приветствия Бакланов. — Я разоблачусь полностью, Дмитрий Карпович, если разрешишь. У тебя, кажется, тепло и согреться можно.

— Раздевайся и накинь мой полушубок, — предложил Беляк.

Бакланов, сутулый, сильно хромающий на левую ногу, с хмурым, худым и обычно небритым лицом, с первого взгляда производил впечатление злого, желчного, всегда чем-то недовольного человека. На самом деле он отличался добротой, любил поболтать, пошутить. Сняв с себя промокший до нитки легонький плащ и пиджак и повесив их на заслонку, прямо над плитой, он принялся стягивать, по примеру Микулича, мокрые брезентовые сапоги. Микулич снял со стены меховой полушубок, накинул его на плечи Бакланова и с укором сказал:

— И где тебя только носило, непутевого?

— Где!… Где!… — передразнил его Бакланов. — Ведь завтра же вечером эта собачья свадьба, а Расторгуев насел на душу: достань водки — и конец. Не найдешь водки — давай самогону, немцы, мол, и самогон дуют. А его где взять? Бродил весь день по городу, во все дырки заглядывал, нигде даже и самогонного духу не слышно. Придется у партизан занимать. — Он рассмеялся и посмотрел на Рузметова, тщательно утирающегося полотенцем. — Как, выручите, ребята?

— Нет, — коротко ответил Усман. — Сами бедноваты.

— Жаль, жаль… — опечалился Бакланов, — неплохо бы в довершение всего партизанской водкой им губы помочить.

— Ну, ладно, пора за стол, — скомандовал Беляк. — А то снова разогревать придется.

…Беляк затеял большое дело. Такое большое, что подпольщикам пришлось обратиться за помощью к партизанскому отряду. Вскоре после своего вступления в должность заместитель бургомистра Чернявский вызвал в управу бывшего торговца и спекулянта старика Расторгуева и предложил ему организовать восстановление самой большой в городе гостиницы. Здание гостиницы во время бомбежки города было подожжено, сильно обгорело и требовало ремонта. Чернявский пообещал помочь деньгами, материалами, рабочей силой. Расторгуев сообразил, что тут можно нажиться, и согласился. Решено было капитально отремонтировать гостиницу, открыть ресторан на двести человек, набрать оркестр. Чернявский собрался поставить дело на широкую ногу. Предполагалось, что русским будет разрешено пользоваться рестораном до десяти вечера, а немцам — до утра. Заместитель бургомистра предупредил, что во всех сорока двух номерах гостиницы останавливаться будут только проверенные лица с направлениями от комендатуры и управы. Расторгуеву помимо доходов от гостиницы Чернявский обещал твердый месячный оклад.