По ту сторону - [3]
Щур тяжело вздохнул и еще раз помянул Лизаньку крепким словом.
Он ни мог не знать о том, что именно в эту минуту сотни любителей сидели у своих приемников, записывая точки и тире, посылаемые в пространство американцами. А он, Щур, вынужден с бессильной досадой созерцать свой безмолвствующий аппарат и ждать, как ждут у моря погоды, приезда Громова…
— Придется пересмотреть схему, — решил Щур. Быть может пересоединить конденсатор?.. или мегом?..
Полночь застала Щура за проверкой полюсов анодной батареи. Никакой передачи ему принять не удалось.
Только на следующий вечер старания Щура, если и не увенчались полным успехом, то во всяком случае дали некоторый результат.
В десятый раз пересоединяя провода, Щур услышал в телефоне какой-то странный звук — точно запела скрипичная струна… Затихая, звук прервался. Щур осторожно повернул верньер конденсатора и вновь услышал тот же звук, быстро усилившийся и затем внезапно смолкнувший.
— Эге, — произнес Щур. — Даешь… Звук снова вспыхнул, но теперь он звучал не один. Целая гамма чистых музыкальных тонов, то накладывающихся друг на друга, то перегоняющих друг друга, звучали в телефоне, настойчиво вползая в уши, затихая до еле слышного звучания и снова усиливаясь. Это была странная музыка, никогда до сих пор не слышанная человеческим ухом, никогда не снившаяся самому капризному композитору. И даже музыкой нельзя было назвать это путающееся чередование тонов…
Щур, в немом изумлении, зажавши в зубах погасшую папиросу, не двигаясь, сидел у приемника. Нижняя губа его отвисла, брови медленно, но верно ползли вверх, и глаза, внезапно утратившие осмысленное выражение, застыли, неподвижно уставившись в одну точку.
Да, ни одному радиолюбителю не доводилось принимать подобную передачу.
— Это ничуть не похоже на морзянку, — размышлял Щур. — И еще менее — на свинью в эфире. Будь я проклят, если кому-нибудь приходилось слышать такую странную свинью…
А звуки все неслись… То повышаясь, то понижаясь, то переплетаясь в ласкающем созвучии, то сталкиваясь в кричащем, режущем слух диссонансе, они странным образом нервировали Щура, доводя все его существо до какого-то жуткого оцепенения. И вдруг, когда бешеная скачка звуков, казалось, достигла невыносимо быстрого темпа — Щур даже почувствовал острую боль в ушах — в телефоне резко затрещала мембрана, а звуки смолкли. Фарандола звуков точно провалилась во внезапно раскрывшуюся пустоту, и тишина, сменившая необъяснимую эфирную музыку, показалась Щуру особенно чуткой, затаившей в себе какую-то скрытую угрозу. Напряженно вслушиваясь, Щур не смог расслышать в этой тишине никаких звуков — только собственное его дыхание, прерывистое и учащенное, вторгалось откуда-то со стороны — точно из другого мира — в немое молчание.
По привычке взглянув на часы, Щур машинально отметил время: было 3 час. 45 мин.
— Н-да, — протянул он слабым голосом и потянулся за папиросой. — Вот тебе, Лизанька, и Князь Игорь.
Глава III. Под развалинами
Верхнее перекрытие платформы Брянского вокзала — геометрический узор из железа и стекла — дрогнуло, отозвавшись на стук колес подошедшего поезда, и заволоклось густым серым дымом. К дверям вагона метнулись белые фартуки носильщиков, и под гулкими сводами крытой платформы стоголосый говор толпы заслонил тяжелое дыхание паровоза.
Энергично работая локтями, через толпу пробивался человек на целую голову выше всех остальных.
— Вот он, — сказала Щуру Лизанька.
— Мудрено не заметить, — усмехнулся Щур. — Ваньку даже собаки за телеграфный столб принимают — росточек, что называется, на ять…
Через полминуты Громов крепко пожал руку Щуру и Лизаньке.
— Не надеялся, что встретите, честное слово… Телеграмму я больше из озорства послал — так, чтобы знали. А они — смотрите-ка — встречать наладились. Ну, как у вас — все благополучно? Пригодилась схема моя?
Лизанька, потупив глаза, махнула рукой. Громов удивленно посмотрел на Щура.
— Да тут, брат, целая история, — отозвался тот. — Айда, давай пробираться к выходу, расскажу потом.
В то время как трамвай, качаясь, гремел по Дорогомиловской, Щур рассказал Ваньке о прожженной схеме и о необычайной музыке, услышанной им в тот памятный вечер.
— Гм… Действительно, — сказал Громов, — оно…того… не совсем понятно.
— Да вот сам услышишь, — просто сказал Щур.
— Он совсем обалдел с этой музыкой, — вставила Лизанька. — Погляди, даже похудел, и глаза ввалились.
— А ты тоже слышала? — спросил Громов.
— Слышала, — равнодушно ответила Лизанька. — По-моему, это этнографический концерт — так, какая-нибудь эскимосская мелодия…
Щур поморщился и выразительно постучал пальцем по лбу.
— Сама ты эскимоска, — вполголоса заметил он.
— Ладно, там разберем, — сказал Громов.
— Смоленский рынок, — крикнул кондуктор…
Вечером, когда спущенная лампа осветила склоненные над столом головы Громова и Щура, неведомые звуки раздались вновь. Щур принял их на громкоговоритель.
— Ну-ну, — промычал Громов и умолк.
Снова неслись стремительные звуки — своеобразные, изломанные, необычайные.
— Смотрите, — вдруг крикнула Лизанька, сидевшая в стороне.
Громов резко откинулся на спинку стула. Между пластинами конденсатора загорелось слабое фиолетовое свечение. Щур протянул руку к верньеру и тотчас же отдернул.
