По ту сторону безмолвия - [72]

Я знал, что Линкольн зол, что он способен на поступки, о которых мне даже думать не хочется. Но даже впоследствии, восстанавливая его шаги и постигая мотивы, я был потрясен тем, что он сотворил в ту ночь. Если бы только он остановился на несколько минут, чтобы выслушать, чтобы задать вопросы и узнать правду, какой бы ужасной она ни была. Тогда ничего подобного бы не произошло. Конечно, случилось бы что-то другое, но не это и не с ними.

Линкольн ездил быстро и имел передо мной трехчасовую фору. К тому же он обладал великолепным чувством направления, и для него не составит труда найти дом. В детстве одним из его хобби было разглядывать карты, особенно экзотических стран — Камбоджи, Мали, Бутана, — и находить кратчайшие маршруты из одного населенного пункта с героической историей или с немыслимым названием в другой. Из Тимбукту в Нуакшот. Из Бу Флока в Снуол. Как-то мы подарили ему на день рождения замечательный медный штангенциркуль для точного измерения расстояний. Он все еще лежал у Линкольна в ящике стола, вместе с пулей и фотографией Белька.

Я представил себе, как он едет по скоростной магистрали Нью-Джерси со скоростью восемьдесят миль в час, останавливаясь только затем, чтобы заправиться и купить все необходимое. Что проносилось у него в голове в эти часы? Дома он всегда ездил, включив радио на полную громкость и нетерпеливо крутя ручку настройки, как только начиналась нелюбимая песня. Добавьте это. Добавьте щелканье выключателем боковой лампочки, когда он, держа руль одной рукой, быстро переводит взгляд с карты на приближающиеся дорожные указатели, потом опять на карту, чтобы убедиться, что правильно выбрал дорогу.

Шестнадцать лет назад Лили проделала тот же самый путь, когда бежала из Нью-Йорка в машине, купленной на деньги, которые украла у торговца наркотиками, по совместительству сутенера. Она была всего на пять лет старше, чем Линкольн сейчас. Мы, все трое, проделали один и тот же путь на юг, все по разным, безрассудным причинам.

Я съехал с автострады у Нью-Брансуика и узнал некоторые приметы, знакомые по прошлой поездке, хотя сам городок с тех пор привели в порядок, как это обычно бывает — усадили аллеями, сделали безликим и серым. Утренние улицы забиты машинами. Стоя в длинном хвосте перед светофором, на котором горел красный свет, я чувствовал, как усталость ползет вверх по затылку и расползается по всей голове. Меня окружали люди, которые хорошо выспались за ночь, приняли горячий душ, позавтракали и ехали бодрые и свежие. А я — нет. Когда зажегся зеленый свет, и я двинулся дальше, я ненавидел их всех до единого; меня бесили их желудки, полные ароматного кофе, скучная безопасность их работы. У них были дети. Дети, не похожие на моих.

Сельская местность в Нью-Джерси, солнце только что встало. Вдалеке, на полях, пасутся коровы, по приусадебным участкам бегают непривязанные собаки. На обочине, в ожидании школьного автобуса, стоят ребята. Чем ближе я подъезжал, тем туже скручивало желудок. Последний поворот — и я на дороге к их дому. Вон там я остановился в прошлый раз, потому что мне нестерпимо захотелось помочиться. Некоторые халупы снесли, их заменили симпатичные дома, на вид гораздо дороже. Нашествие среднего класса.

Дорога нырнула, поднялась, снова нырнула, и тут я увидел первую пожарную машину. Навстречу мне медленно спускался красный грузовик с закрепленными на крыше длинным багром и лестницей. На узкой дороге, неизвестно откуда взявшись, он казался вдвое больше, чем был. Куда бы он ни ехал, он не торопился. Водитель и пожарник, сидящий рядом с ним в открытой кабине, сняли шлемы и улыбались. Пассажир курил сигарету. Мы встретились глазами, и он приподнял руку с сигаретой и слегка помахал мне. Еще двое стояли на приступке сзади, держась за серебристые ручки. Оба были в полном снаряжении, и один уткнулся головой в бортик — не то очень устал, не то спал стоя. Я поехал дальше, только прибавил скорость. Откуда тут пожарная машина? Куда она ездила так рано утром? Примерно в четверти мили впереди я увидел дым. Навстречу мне проехала полицейская машина.

Дым говорит о многом. Когда он поднимается медленно, по спирали, вяло, вы понимаете, что огонь уже сорвал свою злость и выдохся. Даже не видя пламени, вы можете быть уверены, что его хребет сломан, и оно скоро угаснет. Если дым валит сильно и быстро поднимается прямо вверх, пожар в самом разгаре, он все еще силен и опасен.

Клочковатая коричневая подушка дыма неподвижно висела в бледно-розовом утреннем небе над домом Майеров. Сгоревшая часть дома еще курилась, но уже словно бы по инерции. На дороге перед домом стояли две пожарных и одна полицейская машина. Пожарники сворачивали толстые серые рукава брандспойтов и явно заканчивали работу, собираясь уезжать. Рядом трое полицейских совещались, сравнивая записи. Вокруг на улице и по краям лужайки Майеров стояла толпа зевак. Я припарковался позади множества машин и медленно вылез. Дом был тот самый, но только… чего-то не хватало. Глядя на него, я понял, что «крыло летучей мыши» исчезло. Слегка асимметричной пристройки, которую я видел на фото в архитектурном журнале, больше не существовало. На его месте виднелись черные, искореженные обломки, раскиданные по большой площади, стоящие на пепелище, сложенные кучами, дымящиеся: металлический остов матерчатого складного стула, деревянный стол, который, как ни странно, обгорел только с одной стороны и стоял на двух ножках, книги, разбросанные на земле. Может быть, в крыле летучей мыши у них размещалась библиотека?