По странам рассеяния - [4]
Шрифт
Интервал
Что могилу считает высоким хребтом,
А пустырь — обиталищем райским!
И про то, как забывши свой грустный удел,
И раскрыв золотистые очи,
В этом городе плоском мгновенно успел
Одуванчик меня заморочить…
Шанхай, 1929
В наводнение
Юрию Р.
Опять разворочено русло разливом.
Река — гоголь-моголь! Река — шоколад!
В ней влажные скалы блестят черносливом,
И в пене и в брызгах сырой аромат.
Опять та же серая цапля в бурунах
Летит, опьяненная гвалтом реки…
Захлестнуты обе корейским тайфуном,
Мы чертим по скалам косые штрихи.
И этого дикого бега и бреда
Не сможет постигнуть какой-то другой,
А скользкие скалы не выдадут следа,
Смывая его под моей ногой.
Новина, 1930
Осень
Только слышать шумы буйных сосен.
Только видеть взвихренное море!
Это ты — прекраснейшая осень,
Ты летишь ко мне, ветра пришпорив.
Куришь смолы пряных ароматов
И бросаешь огненные блики.
Но воинственно блистают латы
Сквозь просветы девичьей туники.
В солнце — обжигающая нега.
В ветре — всепронзающая стужа.
Горизонт сверкает в блеске снега,
Волны мечутся в обрывках кружев.
А вокруг еще пылают клены,
И синее неба генцианы,
И томящие, как зов влюбленной,
Звуки неба — птичьи караваны.
1938
«Звенящие волны чумизы…»
Звенящие волны чумизы
И сжатый созревший ячмень.
Под летним полуденным бризом
Им шевелиться лень.
Иду по полям бороздою,
Иду, улыбаюсь и жду:
Какою наделишь мздою?
Какую пошлешь звезду?
Вечность
Михаилу Щербакову
Луна, как нерпа золотая,
Ныряет в облачных волнах,
А моря гладь лежит, блистая,
И плещется в дремотных снах.
Хребет богатырем уснувшим
Глядит на небо сквозь века.
Кто знает больше о минувшем,
Чем волны, скалы, берега?
Песчинкой на песке у жизни
Проходит бытие людей:
Печали, радость, укоризны —
Вот чем полны осколки дней…
А вечность проплывает мимо,
А вечность окружает нас —
Она одна, одна не мнима,
Непостижимая для глаз…
Глядите в море, в звезды, в небо,
Послушайте лучи луны:
Там вечность совершает требу…
Все остальное — только сны…
Все остальное — преходяще.
Есть мы иль нет, а жизнь течет.
Роса горит в сосновой чаще,
Земля свершает оборот…
А Вечность — мудрая, простая,
Лежит вокруг меня в песках.
И, точно нерпа золотая,
Луна ныряет в облаках.
Лукоморье, 1940
Скала-Будда
Здесь море, шиповник, песок раскаленный,
Цветы голубые морского царя[4],
И я — человек, перед ним оголенный,
Сливаюсь с песком. Я желтей янтаря.
Второй человек — это Будда из камня.
Природа швырнула его на скалу —
С ним встреча сегодня случайно дана мне:
Ему поклоняюсь, его я люблю.
Теперь поняла я пристрастье к растеньям:
Он травы велел мне в потоки кидать;
Их жизнь берегу я с языческим рвеньем —
За лишний цветок может он покарать!
Спокойный и серый. Он к морю очами,
А справа и слева огни маяков.
Он их наблюдает густыми ночами,
От скал отстраняя слепых моряков.
Шиповник малиновый, белый ползучий
И плющ — все по скалам стремится к нему…
Твое ли ученье, приказ ли твой лучший
Я в лунную ночь эту точно пойму?
Лукоморье, 1929
Будда и я
Разбросаны в небе лохмотья
Багровые в серых штрихах,
А море в закатной дремоте
Качается в берегах.
На пляже песчаном и нежном
Беседуем с Буддой одни,
Следя, как меняют одежды
Горячие летние дни.
Он тихо спросил о желаньях —
Он каменный, вечно немой.
И с грустью, услышав молчанье,
Задумался надо мной.
Но я прочитала в ответе:
Не думай о них никогда,
Дано больше многих поэту —
Все прочее суета!
Лукоморье, 1932
Четыре Какемоно
Из цикла «Японской кистью»
Весна
Шляпы, шляпы, шляпы — зонтики,
А под ними пары голых ног.
Поле водное на ломтики
Тропки режут вдоль и поперек.
Руки липнут в грязной слякоти —
В них зеленые росточки — рис,
Как надежды, садят шляпы те,
Всю весну качаясь вверх и вниз.
Лето
Вечер. Тихи лягушек дуэты.
Спелся даже с цикадой кузнечик!
И ласкался — заметило это —
С черной бабочкой розовый венчик…
На огонь от моей сигареты
Светлячок налетел по ошибке…
А луна — ты придешь для поэта,
С ним деля одинокость улыбки…
Осень
У щита золотой нимб.
Он червленый. На нем — ворон
И сухая ветка под ним…
В отдаленьи — черные горы.
Кто свой мрачный герб бросил?
Не Вселенная ли? Нет!
Это вид. Это только — Осень —
И луна, пролившая свет.
Зима
Ветром прорвано бумажное оконце:
Чья рука по фолиантам бродит ровно,
А другая зябко жмется над жаровней? —
Тонкая, точеная рука японца…
Вижу чайничек с дымящеюся чашкой,
Ноги скрещенные, пестроту подушки…
Но прихлопнул ветер дырочку, как вьюшку,
И чужая жизнь навек ушла из вашей!
1930
«Окутали речные берега…»
Т.П. Фесенко
Окутали речные берега
Контрастно, робко и красиво
В цветенье абрикос и слива,
И нежные последние снега.
Как жизнь и смерть. Как свет и тени.
Их встреча — миг! Но жизнь не для нее ль?
И радость в сердце острая, как боль,
В прозрачно-ярко день весенний.
Прощание с Кореей
Я расстанусь и с этой страной —
Потому что вся жизнь — расставанье.
Но с тобой, как с последней весной,
Тяжелее, больнее прощанье.
И мечтать, и стрелять, и любить —
Все на том полуострове диком.
Каждой мысли исходная нить
И о маленьком и о великом.
Все меня возвращает сюда
К этой девственно-яркой природе,
И разлука моя навсегда
Будет горшей из многих рапсодий…
Там, где прежде умела мечтать
В буйной чаще лесного вигвама,
Там, где я научилась страдать
По ушедшим — по Родине с Мамой…
Там и юность свою погребла
В жарких соснах и горных потоках,