По слову Блистательного Дома - [33]

– А как твое, вагиг?

Он опять удивленно глянул на меня.

– Не скажу, что ты смел, но скажу – нахален. – Он изучающе уставился на меня. Его черный глаз подернулся странной дымкой. – Нет, скажу, ты – бесстрашен, но неучтив. Или ты гость в этом мире?

– Он – гость, – вмешался Тивас.

– Но это не извиняет тебя, человек. Незнание не оправдывает, – выдал он вдруг латинскую сентенцию. – Знай, как с кем говорить, и многого ты добьешься, не обнажая меча.

– Благодарю за совет.

– Ты продолжаешь изумлять меня, человек. Вы не любите слушать советы. Но хорошо, скажу, хоть вы люди и не любите наших имен. Я скажу тебе, но знай, чужак, они кажутся твоим собратьям излишне длинными. Твои собратья зовут меня Хуры'тн. Мои же называют Рагсом Рбасау'га.

– Меня зовут Саин, сын Фаразонда.

– Опять мне странно. Я знавал твоего отца, но о сыне его я слышал разное. И солгу, если скажу, что хорошего было больше. Но тот, о ком я слышал, и тот, кто стоит передо мной – не один человек. Я ведь не ошибаюсь, Черное Лицо? – перевел он взгляд на Тиваса.

– Ты проницателен, как и все твои соплеменники, – изящно ответил Тивас.

– Мое удивление все растет и растет. А песня становится все более странной. Я надеюсь увидеть тебя, Саин, воочию и поговорить. Теперь же мне должно оставить вас. А ты плетешь тяжелые чары, Черное Лицо. Твое умение становится изощренным, но не изящным. Задумайся над этим, – вперил он свой разноцветный взор в Тиваса.

Тот, к удивлению моему, смешался.

– Как умею, – буркнул он в ответ.

– Ты не подумал, что воины, вызванные тобой для боя с этим учеником, до конца жизни будут мучаться кошмарным сном о своей погибели. – Он строго уставился на моего темнолицего гуру. Но миг, и выражение лица его смягчилось. – Хотя… Вдруг они задумаются, что не для боя приходит живущий в этот мир. Отнюдь не для боя. Но хватит. Мне все труднее оставаться в этом сне. Запомни, Черное Лицо, чары твои не для вагигов. Ты чересчур молод. Но я благодарен. Вдвоем вы принесли мне удовольствие, и не в моем обычае не отметить встречу подарком. – Он стянул с руки перчатку и снял с пальца перстень ярко-белого металла с камнем цвета морской волны и протянул его на ладони Тивасу. Удивительно. Ладонь была размеров исполинских, а перстень, только что снятый с изящного, но толщиной в древко лопаты, пальца, было совершенно нормального размера.

– Тебе же, странный человек Саин, я подарю вот это, – и, сунув руку за спину, протянул мне ярко-синий камень на мрачной черной цепи. – По этому камню любой вагиг узнает, что с тобой любопытно разговаривать. Носи его. Теперь – прощайте.

И исчез.

Какое-то время мы молчали. Не поворачивая головы, я спросил:

– Вот это вот – вагиг?

– Да, – очень негромко ответил мой обычно амбициозный спутник.

– Ты хоть изредка предупреждать можешь?

– О чем?

– Да вот об этом, – рассерженно прошипел я.

– Что, щелкнуло по носу?

– Еще как, – нехотя признался героичный Саин, сын Фаразонда, еще совсем недавно сугубо убежденный в своей героичности и непобедимости.

– Меня тоже. И вообще, похоже, нам обоим здорово утерли кос. Извини уж.

– Извиняю.

– Пойдем-ка, выльем кофе и покурим.

– Пойдем, – уныло согласился я.

За чаем меня просветили.

– Вагиги могли бы владеть этим миром. Он просто им не нужен, как бы поточнее сказать, в собственность. И так хорошо. Власть как таковая их не интересует даже в принципе. Жутчайшие индивидуалисты. Живут по одному. И живут если не вечно, то очень долго. Они недосягаемы в своих неприступных замках. Да и если бы ты видел, где они строят эти замки. Они мудры, но крайне неохотно делятся своей мудростью. – Тивас отхлебнул кофе. – И в то же время очень любят поболтать с нашими мудрецами. А когда те начинают пытаться задавать вопросы, очень удивляются, разве не сказали все, расспрашивая. Недосягаемые, непонятные существа. Порой чужие, порой близкие. Могут вылечить безнадежно больного, взять под защиту деревню! А могут просто так сжечь город или перебить караван. Просто так.

– В каждом народе есть хорошие. Есть и плохие, – выдал я национальную мудрость.

Тивас посмотрел на меня как на недоумка.

– Трактат «О сущности боли человеков и многих способах ее причинения», от которого тебя чуть не вывернуло, и сборник сонетов «Семечко барбариса», над которым ты, как юная девица, распустил сопли, написал вагиг по имени Шау Хохы Бадын.

И я тоже посмотрел на себя как на недоумка. Когда-то давно, в период разгула демократии у нас печатали все, что угодно. Этот период как раз выпал на время моей истерической заинтересованности полумифическим орденом «Серый Ангел». Он вроде как невероятно эффективно умудрялся противостоять сотрудникам товарища святого Ллойолы и соответственно инквизиции во всех ее многочисленных проявлениях. Скорее всего, ни к архивам Ватикана, ни, что более обидно, к библиотекам нашей родной Православной церкви меня не подпустили бы и на пушечный выстрел. Так что работа с первоисточниками отпадала, и я, с привычным советским людям энтузиазмом, стал лопатить то, что было. А было по этой теме совсем не так уж много. Естественно, наши родные авторы матерно критиковали инквизицию и заодно верных псов католицизма, иезуитов. Уже тогда мне в голову закралась крамольная мысль, что инквизиция – нечто иное тому, что нам рассказывают, что это добрая страшилка, которая скрывает другую, настоящую правду о какой-то очень плохой, но тщательно скрываемой войне. Как-то уж это просто для невероятно просвещенного католицизма перефигачить такое море своей потенциальной паствы. Как всякий исконно советский человек я знал, что официоз откровенен до конца не бывает.