По следу Саламандры - [6]

О брате Оутсе, возле ворот владения которого журналист теперь стоял, он не мог вспомнить ничего определенного. Лендер задумался. Зачем бы Кантору, ведущему крайне важное расследование, заезжать к солидному и весьма респектабельному деловому человеку в столь поздний час? Кантор не производил впечатления человека, который будет смешивать дело с бездельем и важное с второстепенным. Неужели Мэдоки имели какое–то касательство к этому делу?

«Хайд!» — вспомнил Лендер. Ну, разумеется. Хайд работал на Поупса Мэдока.

Через некоторое время Кантор вернулся в некотором раздражении. Он ни словом не обмолвился о том, с кем встречался в доме Мэдока и какое эта встреча имеет значение, а Лендер не решился задавать вопросы, видя, какая черная туча легла на чеканный профиль сыщика.

В суровом молчании они продолжили путь.

— Вы слышали когда–нибудь о том, что фейери боятся воды? — мрачно спросил вдруг Кантор.

— Все феери? Или конкретно фейери? — переспросил сочинитель.

— А вы их различаете? — Кантор сказал это… с упреком, что–ли…

— Не то чтобы я в этом сильно разбирался, — несколько сконфузился Лендер, — просто привык, что феери — это все мифические существа, включая Гримов, и Грантов, и Баргеста, и Анку, и Бэнши, а когда говорят «фейери» — подразумевают конкретно один вид — крылатых тварей, что прикидываются людьми[1].

— Вольно же вам… — начал Кантор, но осекся. — Я имел в виду последних.

— И они боятся воды? — задумался Лендер.

— Вы что–то слышали об этом? Что говорит Традиция на этот счет?

— И верно, слышал, — встрепенулся сочинитель, что–то вспомнив, — они будто бы не могут летать над водою. Не знаю почему. И вообще избегают воды. Не то чтобы она была им опасна. Наверное, просто не любят.

— Не любят… — эхом повторил Кантор. — Но ведь не любить воду — не значит не уметь плавать?

— Если принять, что крылатые скрываются меж людей, — пожал плечами Лендер, недоумевая, к чему этот разговор, — то не песком же они умываются? Просто купание, как я разумею, не полезно для крыльев. Впрочем, едва ли здравый смысл применим к явлениям иррациональным!

— Поверьте, дружище, применим! — сказал Кантор. — Просто, боюсь, это несколько иной здравый смысл.

— А к чему вы спросили меня? Это как–то связано с расследованием?

Кантор не ответил.

— Дева Озера… — заговорил он чуть позже. — Если вдруг она самка фейери, как некоторые трактуют, то как ее заставить искупаться?

— Дева Озера — не фейери, сэр! — горячо возразил Лендер.

Кантор, не ожидавший такого пыла, смерил спутника недоуменным взглядом.

— Вы говорите что–то не согласующееся с Традицией, — спокойнее заявил сочинитель, — она не может быть фейери, не может быть из фейери! Ждущая наречения — существо высшего порядка. И она вовсе даже не купалась, как вы изволили заметить, а шла по воде, как по льду.

— Возможно, — примирительно сказал антаер, — источник большей части моих знаний в этой части Традиции не вполне достоверен.

— А, так вы о фильме? — догадался Лендер. — Тот старый фильм с Греей? Да, там сценарист и режиссер напутали изрядно. Собрали все в кучу! Но как же она прекрасна! Грея Дориана так хороша, что будто бы и не человек. Вот так и уверуешь, что божественные сущности снисходят до людей!

— Снисходят изредка, дружище, — горько улыбнулся чему–то своему Кантор.

— А ведь она не изменилась почти с той далекой поры! — воскликнул сочинитель.

— Поверьте, она изменилась.

Журналист хотел было что–то сказать, но, взглянув на осунувшееся вдруг лицо антаера, смолчал. Почуял, что это почему–то будет неуместно.

Больше они не разговаривали. Через некоторое время Лендер уже узнавал кварталы континентальной части столицы, но вскоре вновь задремал.

* * *

Хайд брел в метели…

Сильные фары осветили сзади великого мастера рифм и диалогов, и он увидел на снегу свою тень — черную и зловещую, похожую на согбенного монаха.

Хайд обернулся.

По заснеженной дороге катил грузовой паромотор. Это был один из исполинских северных грузовозов, тащивший сразу несколько прицепов. Когда огромная, похожая на голову уродливой собаки кабина поравнялась с Хайдом, паромотор остановился. Зашипел пар в клапанах. Массивная дверь в вышине над высокими колесами отъехала вперед, и из салона раздался жизнерадостный голос.

— Ну, замерз? — пророкотал этот голос, который мог бы принадлежать самой машине, судя по его густоте. — Поднимайся, приятель!

— Это очень кстати! — крикнул Хайд наверх и взялся за теплый и влажный поручень лестницы. — Благодарю вас!

Ему пришлось подпрыгнуть, чтобы достать ногой до верхней ступени. Всего ступеней было пять, а за ними теплое помещение кабины.

Дверь закрылась за бардом.

Хайд взгромоздился на сиденье и, откинув капюшон, посмотрел на водителя. Это был очень крупный человек в меховой жилетке, оставлявшей голыми слишком мускулистые руки, лежавшие на огромном руле.

— Я приветствую вас от всей души! — воскликнул водитель. — Позвольте проявить любопытство и поинтересоваться, куда вы направляетесь пешком в столь тревожный час?

— Я с готовностью ответил бы, — сказал Хайд, — если бы сам знал.

— Тогда позвольте порекомендовать вам мое общество и мой экипаж, — сказал водитель, довольный своей учтивостью, тем более что, как он теперь видел, перед ним был джентльмен.