По следу кровавого доктора - [14]

— Пауль Шлиссельман. — Он щелкнул каблуками и дернул подбородком. — Штурмфюрер СС! — Похоже, его распирало от гордости за собственную значимость. — Начальник охраны блоков номер десять, одиннадцать и двенадцать. Задержался в лагере по причине подготовки к взрыву здания, в котором мы сейчас находимся.

Офицеры и ухом не повели. Никто из них не сорвался с места, не бросился бежать. Гундарь докладывал им, что фрицы не успели осуществить задуманное. Часть архивов они погрузили в машину. Бойцы лейтенанта Терновского загнали их в подвал, потом выкурили обратно и расстреляли.

Штурмфюрер и двое его подчиненных минировали бойлерную, соединенную со зданием, бежать не успели. Они хотели раствориться среди заключенных, но их раскусили. Взрывчатку из подвала извлекли саперы.

Офицеры снисходительно улыбались, что не укрылось от внимания штурмфюрера.

— Что находилось в перечисленных блоках? — спросил Павел.

— Блок десять — мужской карантинный лагерь. Блок одиннадцать — женский карантинный лагерь. Блок двенадцать — место наказания для нарушителей правил лагеря, — не моргнув глазом отчитался Шлиссельман.

О блоках вроде здешнего, двенадцатого, Павел уже слышал. Что-то подобное было в лагере Кадыница, расположенного на востоке Польши. Там арестантов помещали в крохотные закутки площадью меньше квадратного метра. Им приходилось стоять всю ночь, бывало, сутки или двое. Не то что прилечь, присесть было некуда.

Заключенных истязали водой, вытягиванием конечностей. Система наказаний подразумевала и медленные убийства. Арестантов закрывали в герметичных камерах, где они погибали в мучениях от нехватки воздуха. Бывало, что их просто не кормили, и люди умирали от голода.

Пыточные камеры соединялись с внутренним двором. Искалеченных заключенных швыряли туда и расстреливали.

— Вы контактировали с доктором Менделем?

Шлиссельман чуть поколебался.

— С кем имею честь? — выплюнул он. — Почему я обязан отвечать на ваши вопросы, а вы на мои — нет?

— Вы имеете честь говорить с майором Никольским. Я представляю контрразведку СМЕРШ, действую по поручению своего командования и имею право задавать вам вопросы. Итак, вы контактировали с доктором Менделем?

— Да, несколько раз в карантинном блоке я участвовал в подборе материала для его опытов. Это не являлось секретом. Доктору Менделю требовались здоровые мужчины славянской наружности не старше тридцати лет. Особое внимание уделялось близнецам, желательно младшего школьного возраста.

Он говорил об этом как о чем-то обыденном. Примерно так строители или инженеры обсуждают свои текущие производственные дела.

— Я не знаю, чем занимался доктор в своих медицинских корпусах, — добавил эсэсовец. — Можете пытать, я все равно ничего об этом не скажу. У меня нет медицинского образования. Доктор никогда не обсуждал со мной свои профессиональные дела.

— Но какое-то образование у вас есть?

— Безусловно. В начале тридцатых годов я окончил сельскохозяйственный факультет в Мюнхене.

— Понятно. — Павел усмехнулся и добавил: — Но по мирной специальности ни дня не работали, поскольку увлеклись другим. Кажется, именно в то время расцветала ваша партия НСДАП. Ее лозунги нашли в вашей душе самый живой отклик, не так ли?

— Да, я состоял в штурмовых отрядах, — не без гордости заявил Шлиссельман. — Вступил в ряды СС, получил личную благодарность за верную службу от самого Йозефа Геббельса, будущего министра пропаганды.

— Вы говорите о том слабом драматурге и неудавшемся журналисте, который нынче мнит себя непревзойденным оратором и выдающимся писателем? — с усмешкой спросил Павел. — Этот психопат и убийца скоро будет болтаться на виселице!

— Я попросил бы вас обойтись без оскорблений, — надменно проговорил Шлиссельман. — Йозеф Геббельс не будет болтаться на виселице, равно как русские войска не войдут в Берлин, даже если большевики мобилизуют для этого все мужское население своей страны. Этого никогда не было и не будет.

— Прошу прощения, штурмфюрер, что раню ваши патриотические чувства. — Павел не удержался от самодовольного оскала. — Но было. Русские войска уже брали Берлин. Это произошло в восемнадцатом веке, в ходе войны с прусским королем Фридрихом Вторым.

— Что, серьезно? — спросил Еремеев.

— Стыдно, товарищ старший лейтенант, не знать историю своей страны, — упрекнул его Никольский. — Чистая правда, зуб даю. Особого толку от этого тогда, увы, не было, но все равно тешит.

— Ну да, приятная мелочь, — согласился Булыгин. — Значит, дорожку туда мы уже протоптали. Теперь будет легче.

— Вы женаты, герр штурмфюрер? — спросил Никольский.

— Да, моя супруга проживает в Дюссельдорфе, — с важностью сообщил эсэсовец. — У меня два сына, один из них окончил юнкерское училище СС в Бад-Тельце и готов отправиться на Восточный фронт, чтобы защищать наши священные рубежи. Другой скоро подрастет.

— Мы уже трепещем, — как-то задумчиво пробормотал Кобзарь. — Семейная династия, все эсэсовцы.

— И папа у нашего собеседника был эсэсовец, и бабушка с дедушкой, — проговорил Еремеев.

— В этом лагере при вашем непосредственном участии были уничтожены сотни тысяч ни в чем не повинных людей. Вас не одолевают кошмары, герр Шлиссельман? Вы не кричите по ночам, не просыпаетесь в холодном поту? Супруга знает, чем вы занимались? Или она вас полностью поддерживает?