По следам знакомых героев - [16]
— Только тебе, по секрету. Дай, брат, ухо…
Ноздрев наклонился к самому уху Холмса и понизил голос, как ему, вероятно, казалось, до шепота.
— Он затеял увезти губернаторскую дочку, — «прошептал» он.
«Шепот» этот, однако, был услышан всеми.
— Какая чушь! — пожал плечами Уотсон.
— То есть как это чушь, ежели я сам вызвался ему помогать, — возразил Ноздрев.
— Чичиков даже и не думал ее увозить, вы все это сочинили, — твердо стоял на своем Уотсон.
Но Ноздрев даже не обратил внимания на этот выпад.
— Все уже было сговорено, — как ни в чем не бывало, продолжал он. — Да я как в первый раз увидал их вместе на бале, так сразу все и смекнул. Ну ж, думаю себе, Чичиков, верно, недаром… Хотя, ей-богу, напрасно он сделал такой выбор, я-то ничего хорошего в ней не нахожу. А есть одна, родственница Бигусова, сестры его дочь, так вот уж девушка! Можно сказать: чудо коленкор! Уотсон, хочешь познакомлю? Коли понравится, так сразу и увезем. Изволь, брат, так и быть, подержу тебе венец. Коляска и переменные лошади будут мои. Только с уговором: ты должен дать мне взаймы три тысячи!
Уотсон даже не соизволил отозваться на это великодушное предложение. Игнорируя Ноздрева, он обратился непосредственно к Холмсу:
— Я просто удивляюсь, дружище. Долго еще вы намерены выслушивать всю эту чепуху?
— Еще два-три вопроса — и все, — ответил Холмс и снова обратился к Ноздреву. — Скажите, господин Ноздрев, а кроме тех сведений, которые вы нам сообщили, вам что-нибудь еще известно про Чичикова?
— Еще бы, не известно. Доподлинно известно! И представь, безо всякого этого твоего дедуктивного метода, своим умом дошел… Этот самый Чичиков… слышишь?.. на самом деле вовсе и не Чичиков!
— А кто же?
— На-по-ле-он! — торжественно ответствовал Ноздрев.
— Наполеон Бонапарт? — ничуть не удивившись, уточнил Холмс.
— Он самый, — уверенно отвечал Ноздрев. — Ну, разумеется, переодетый.
— Что за чушь! — возмутился Уотсон. — Ведь Наполеон… Он же на острове Святой Елены!
— Езуи-ит! — лукаво погрозил ему пальцем Ноздрев. — Ох, и езуит же ты, брат! Будто не понимаешь?.. Ну да, чего еще ждать от англичанина… Изволь, я тебе объясню, ежели сам смекнуть не можешь. Англичанин, не в обиду тебе будь сказано, издавна завидует, что Россия так велика и обширна. Несколько раз даже карикатуры выходили, где русский изображен с англичанином, англичанин стоит сзади и держит на веревке собаку. А под собакой кто разумеется? А?
— Кто? — растерялся Уотсон.
— На-по-ле-он!.. Смотри, мол, говорит англичанин, вот только что-нибудь не так, дак я на тебя сейчас выпущу эту собаку. И вот теперь, стало быть, они и выпустили его с острова Елены. И он пробрался в Россию, представляя вид, будто бы он Чичиков. А на самом деле он вовсе не Чичиков, а На-по-ле-он!
— Помилуйте! — уже в совершенном негодовании воскликнул Уотсон. — Да кто же согласится поверить в такую немыслимую ерунду!
— А вот и не ерунда, — парировал Ноздрев. — Мы даже нарочно портрет глядели. И все нашли, что лицо Чичикова, ежели он поворотится и станет боком, очень сдает на портрет Наполеона. А наш полицмейстер, который служил в кампании двенадцатого года и лично видел Наполеона, тоже подтвердил, что ростом он никак не будет выше Чичикова и что складом своей фигуры Наполеон тоже нельзя сказать, чтоб слишком толст, однако ж и не так, чтобы тонок.
Уотсон хотел было ринуться в очередную атаку, но Холмс жестом остановил его.
— А вам не кажется, господин Ноздрев, — дипломатично начал он, — что этими подозрениями вы невольно унижаете низложенного императора Франции. Что ни говори, а он все-таки великий полководец, гений. Как говорится, властитель дум. Недавний кумир всей Европы. А Чичиков… Ну что, в сущности, такое этот ваш Чичиков? Обыкновенный мошенник.
— Вот верное слово: мошенник! — обрадовался Ноздрев. — И шулер к тому же. Да и вообще дрянь человек. Что об нем говорить! Такой шильник, печник гадкой! Я его в миг раскусил. Порфирий, говорю, поди скажи конюху, чтобы не давал его лошадям овса! Пускай их едят одно сено!.. Но только уж ты поверь, дружище Холмс, этот твой Наполеонишка ничуть не лучше. Такая же ракалия. Ей-богу, они с Чичиковым одного поля ягоды.
Тут уж не выдержал Остап Бендер.
— Паррдон! — пророкотал он, с особенным смаком напирая на букву «р». — Я не ангел. У меня есть недочеты. В прошлый раз я ошибся, рекомендуя принять в почетные члены нашего Сообщества мсье Хлестакова. Но вторично этот номер не пройдет. Дорогой мистер Холмс! Вы слышите? Нас хотят уверить, что Чичиков — это второй Хлестаков!
— Не совсем так, — возразил Холмс. — Если подвести итог свидетельским показаниям господина Ноздрева, получается, что Чичиков сильно перещеголял Хлестакова. Обратите внимание: Хлестаков хотел жениться на дочери городничего. А Чичиков собирается увезти дочь губернатора. Хлестакова приняли за главнокомандующего, а Чичикова — берите выше! — за самого Наполеона!
— Как говорил один мой знакомый, бывший камергер Митрич, мы гимназиев не кончали, — вздохнул Остап. — Однако кое-что из уроков российской словесности я все же помню. Насколько мне известно, никто никогда не брал на себя смелость утверждать, будто Чичиков хоть отдаленно напоминает Хлестакова.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
(Сценарии популярной радиопередачи семидесятых годов) В книге собраны сценарии популярных радиопередач "В стране литературных героев". Вместе со школьником Геной и профессором Архипом Архиповичем читатель посетит удивительную страну, где, не старея и не умирая, живут герои, когда-то созданные воображением писателей. Эти радиольесы соединяют в себе занимательные сюжеты с серьезной познавательной проблемой. Издание рассчитано на широкий круг читателей.
Книга популярно рассказывает школьникам об особенностях художественной литературы, которая содержит в себе множество увлекательнейших загадок. Авторы ставят своей целью помочь школьникам ориентироваться в огромном океане литературной науки.
Книгу своих воспоминаний Бенедикт Сарнов озаглавил строкой из стихотворения Бориса Слуцкого, в котором поэт говорит, что всего с лихвой было в его жизни: приходилось недосыпать, недоедать, испытывать нужду в самом необходимом, «но скуки не было».Назвав так свою книгу, автор обозначил не только тему и сюжет ее, но и свой подход, свой ключ к осознанию и освещению описываемых фактов и переживаемых событий.Начало первой книги воспоминаний Б. Сарнова можно датировать 1937 годом (автору десять лет), а конец ее 1953-м (смерть Сталина)
Новая книга Бенедикта Сарнова «Сталин и писатели» по замыслу автора должна состоять из двадцати глав. В каждой из них разворачивается сюжет острой психологической драмы, в иных случаях ставшей трагедией. Отталкиваясь от документов и опираясь на них, расширяя границы документа, автор подробно рассматривает «взаимоотношения» со Сталиным каждого из тех писателей, на чью судьбу наложило свою печать чугунное сталинское слово.В первую книгу из двадцати задуманных автором глав вошли шесть: «Сталин и Горький», «Сталин и Маяковский», «Сталин и Пастернак», «Сталин и Мандельштам», «Сталин и Демьян Бедный», «Сталин и Эренбург».
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.