По следам зла. Отчеты профайлера - [11]

Когда я спросил, действительно ли у него нет подвальной комнаты, Крабонке без колебаний признался, что солгал моим коллегам во время первого допроса. В подвале было не убрано, поэтому он постеснялся его показывать. Он не выносил беспорядка. Затем мужчина позволил нам заглянуть в его подвал. Почти пустая комната, в которой лежало лишь несколько сложенных друг на друга коробок и стоял велосипед со спущенной шиной. Здесь я тоже ожидал обнаружить пятна на темном полу, которые могли бы быть кровью. Неужели Вальтер Крабонке именно здесь расчленил тело Агнес Брендель? Мог ли он перевезти туловище на своем велосипеде, несмотря на спущенное колесо? И когда именно Крабонке убрал свой подвал? Он ведь мог показать моим коллегам пустое помещение. Но я не спешил делиться этими своими соображениями с Вальтером Крабонке. Вместо этого я сообщил ему, что нам нужно снова подробно допросить его по поводу его контакта с Агнес Брендель. Он сразу же согласился поехать с нами. Я ознакомил подозреваемого с его правами как свидетеля и посоветовал ему не свидетельствовать против себя, если он будет давать показания. Когда я спросил Вальтера Крабонке, согласен ли он на обыск квартиры во время допроса, он также ответил согласием:

«КОНЕЧНО, НО, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАВОДИТЕ СЛИШКОМ СИЛЬНЫЙ БЕСПОРЯДОК».

Без его согласия мне пришлось бы через прокуратуру обращаться в суд за ордером на обыск квартиры. Это заняло бы больше времени и лишило бы меня возможности использовать результаты обыска при допросе.

Для нашей беседы я выбрал одну из комнат для допросов – мне не хотелось, чтобы в ближайшие несколько часов меня беспокоили. Комната была очень маленькой. Всего три на четыре метра и со звукоизоляцией. Пожелтевшие стены свидетельствовали о том, что в этих стенах допрашиваемые подозреваемые проводили много часов и много курили. Спартанская обстановка: три стола, три стула, пишущая машинка и натюрморт с подсолнухами на стене. В комнате ничего не отвлекало от разговоров, но и ничего пугающего тут тоже не было.

Спокойная, неотвлекающая обстановка буквально заставляет собеседников сконцентрироваться друг на друге, а допрашиваемому дает возможность успокоиться. Один давний принцип допроса гласит: важнейшей предпосылкой для возможного признания является атмосфера во время допроса. Предполагаемый преступник должен понять себя и свои мотивы. В данном случае было особенно важно, чтобы Вальтер Крабонке оставался все таким же словоохотливым. Я хоть и верил в то, что он совершил преступление, но пока не рассматривал его в качестве подозреваемого. Поэтому не могло быть и речи о том, чтобы взять Вальтера Крабонке «в оборот», как любят писать в криминальных романах. Он просто должен подробнее рассказать о своей встрече с Агнес Брендель, не чувствуя при этом давления.

В комнате для допросов нас было четверо: Вальтер Крабонке, стенографистка, мой коллега и я. Поневоле оказавшись в одном месте, мы были отделены от внешнего мира. По крайней мере так это выглядело для Вальтера Крабонке, потому что он не мог знать, что на нас работают еще специально обученные люди из следственного аппарата, помогающие собрать воедино мозаику преступления: криминалисты, судебные медики и другие специалисты из отдела по расследованию убийств. Адвокат наверняка ввел бы его в курс дела, но наш подозреваемый к нему не обращался:

«НЕ ВИЖУ ДЛЯ ЭТОГО ОСНОВАНИЙ. Я ВЕДЬ ЗДЕСЬ, В ПОЛИЦИИ, ДОБРОВОЛЬНО. МНЕ НЕЧЕГО СКРЫВАТЬ!»

Вальтер Крабонке вел себя открыто и хорошо шел на контакт. Он с готовностью отвечал на наши вопросы и не выказывал видимого недоверия. Наоборот, он производил впечатление доверчивого, незрелого человека, почти мальчишки. Впечатление это было приятным. Вдруг он стал обращаться к моему коллеге и ко мне на «ты» и не стал возражать, когда мы начали обращаться друг к другу по именам. Его рассказы были подробными и даже утомительными. Без малейшего стеснения он в деталях рассказал о своей личной жизни, о том, чем занимался после знакомства с Агнес Брендель, и не стал уклоняться от ответа, когда мы спросили его о последнем половом акте с женщиной, о которой нам рассказал владелец пивнушки.

Тем не менее первые часы допроса тянулись медленно и не продвинули нас в деле ни на шаг. Всякий раз, когда речь заходила об Агнес Брендель, Вальтер Крабонке, как по шаблону, почти слово в слово говорил одно и то же – что они с ней расстались на улице перед его домом. Я даже улыбнулся, когда Крабонке перешел на диалект и назвал ее «девочкой» на восточно-прусский манер: «Мне понравилась эта девчушка, и я захотел ее трахнуть. Но она не согласилась пойти ко мне в квартиру. Ей вдруг захотелось пива и шнапса. Но у меня было только вино». Впрочем, Вальтер Крабонке честно признался, что был разочарован отказом. В конце концов, он же угостил ее пивом. Но в итоге он смирился. Потому что:

«ЧТО Я ДОЛЖЕН БЫЛ СДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ ОНА ИЗМЕНИЛА СВОЕ РЕШЕНИЕ? Я НИЧЕГО НЕ МОГ СДЕЛАТЬ. У МЕНЯ ЖЕ НИЧЕГО НЕ БЫЛО. ДА И ОПЯТЬ ЖЕ, ДЛЯ МЕНЯ ЭТО БЫЛО НЕ ТАК ВАЖНО».

Снова и снова Вальтер Крабонке выдавал одни и те же ответы, словно заученные наизусть. И со временем его внутреннее напряжение стало ощутимым. Он курил одну сигарету за другой, пил кофе и колу. Мне было над чем подумать. Нужно было наметить новые промежуточные цели допроса и действовать последовательно. Первое, что я хотел сделать, – это заставить Вальтера Крабонке признаться, что Агнес Брендель все-таки зашла с ним в подъезд. Для меня это было первым шагом к дальнейшему признанию в преступлении, потому что оно делало более вероятным и то, что Агнес Брендель все-таки вошла в его квартиру. Но для этого мне приходилось надеяться, что Крабонке останется все так же красноречив. Поэтому попутно приходилось развлекать его болтовней. Сейчас было не время для конкретных обвинений. Это означало, что мне нужно было набраться терпения.