По следам ветра - [34]

— Лежи, лежи. Только не ворочайся! Хочешь пить?

Я попытался привстать, но тут же почувствовал такую боль в левой руке, что невольно застонал. Рука была тяжелой, точно каменная, и не повиновалась мне.

С мостика, стоя у штурвала, на нас смотрел Сергей. Он что-то крикнул в переговорную трубку. Через минуту на палубе вокруг меня собралась вся экспедиция во главе с Кратовым.

— Что случилось? — спросил я, еле разжимая спекшиеся губы.

— Тебя ранил хвостокол! — сделав большие глаза, выпалила Наташа. — Ужас!

Я ничего не понимал. Только смутно припоминались мелькнувшее под водой плоское тело и пестрые полосы.

— Первой тебя увидела возвращавшаяся к берегу Наташа, — сказал Кратов, — ты лежал на песке…

— Я так испугалась, что закричала под водой, представляешь? — торопливо вставила девушка.

— Она выскочила на поверхность, и мы сразу поняли, что с тобой что-то стряслось, — продолжал профессор. — К тому же ты не ответил на сигнал. Правда, это с тобой частенько бывает, — тут он строго посмотрел на меня поверх очков. — Аристов, к счастью, еще не успевший снять акваланг, сразу бросился на выручку. Вдвоем с Наташей они тебя и вытащили.

Я посмотрел на Михаила и, постаравшись улыбнуться неповинующимися губами, сказал:

— Значит, мы теперь с тобой квиты? Спасибо.

— Не стоит, — небрежно ответил он. — Долг платежом красен. Хорошо, что мундштука не выронил. А то бы я так и остался твоим должником.

— Что же все-таки со мной было? — спросил я.

— Пожалуйста, помолчи, а то тебе опять станет плохо, — строго остановила меня Светлана. Она, видно, всерьез решила играть роль сестры милосердия.

— Судя по ране, ты наткнулся на морского кота-хвостокола, — ответил Кратов.

Я вспомнил, с каким отвращением выбрасывали матросы за борт «Алмаза» этих странных, уродливых рыб, попадавшихся в трал. Значит, вот такая плоская гадина и притаилась в песке? А я принял ее за драгоценную мраморную плиту!

— Куда же мы плывем? — спросил я.

— В Планерское, в больницу, — торопливо ответила Светлана. — Успокойся, уже прибыли.

В самом деле, мотор заглох, и Валя пробежал на нос с длинным багром в руках. Под килем громко заскрипела галька.

Ребята подхватили мой матрац на руки и, толкая друг друга, потащили к сходням. Когда меня приподняли, переваливая через борт, я, наконец, смог увидеть свою руку. Она вся посинела и сильно распухла. А из вздувшейся, как лепешка, ладони торчал глубоко вонзившийся твердый шип.

Не буду рассказывать, как его вырезали из ладони в больнице. Операция была весьма мучительной и долгой. Шип хирург подарил мне на память, хотя и так я вряд ли забуду об этом приключении. Это была небольшая, но очень острая костяная игла, к тому же зазубренная, словно наконечник гарпуна. Вытащить ее самому из раны совершенно невозможно.

У морского кота, как мне рассказали потом научные сотрудники биостанции, бывает даже не одна, а две или три такие иглы. Они спрятаны у него в основании хвоста. Хвостокол вонзает их в жертву со страшной силой. Но и этого мало: каждый шип покрыт ядовитой слизью, которая долго не дает ране заживать.

Ученые рассказали, будто иногда в аквариумах разозленные морские коты даже кончают жизнь самоубийством, нанося самим себе этими отравленными шипами смертельные удары в спину.

А напороться на хвостокола легко. Брюхо у него темное, а спина желтовато-серая, вот почему пестрые полосы мелькнули у меня в глазах. Когда он зароется в песок, подстерегая добычу, заметить его очень трудно.

Придется полежать недели две, решили врачи. Это меня совсем доконало. Выбыть из строя в такое напряженное время! Но опухоль опадала очень медленно, рука еле двигалась, точно парализованная, и мне волей-неволей пришлось смириться.

Лежать одному в пустой больничной палате, когда за окном сияет солнце и шумит море, невыносимо тоскливо и скучно. Хорошо хоть друзья не забывали меня. Они наведывались почти каждый вечер, приносили книги и рассказывали о ходе подводных поисков. А я им показывал шип хвостокола.

— Во всяком случае, у тебя есть одно утешение, — с интересом рассматривая его, сказал Василий Павлович. — Ты ранен историческим, даже, я бы сказал, легендарным оружием. Как рассказывает Гомер, хитроумный Улисс — Одиссей тоже был поражен дротиком с наконечником из такого же шипа.

Наташа иглу даже в руки взять побоялась.

— Ты знаешь, нас из-за этих хвостоколов теперь заставляют нырять непременно с железной палкой в руках. Мы ими песок сначала разгребаем — нет ли там хвостоколов. А потом уже можно руками…

Один бесконечный день тянулся за другим, а новости, которые приносили друзья, оставались неутешительными. Уже обследовали всю бухту Барахты и перебрались в следующую, Голубую, а толку никакого. Нигде ни малейших следов поселений. Видимо, в те далекие времена места эти были совсем дики и необитаемы.

Прошла неделя, и мне стало совсем невмоготу валяться в одиночестве. Как назло, в тот вечер и навестить меня никто не пришел. Вчера ребята, тщетно обшарив все дно Голубой бухты, перебрались в Пограничную — ту самую, что расположена напротив Золотых ворот Карадага. Неужели и там ничего утешительного?

Так я лежал, не зажигая света, в темной палате и грустил, прислушиваясь к задорным звукам фокстрота, доносившимся с танцевальной площадки.