По следам вдохновения - [8]

Мария Звягинцева

Следы

я знаю – есть на свете ты,

и я иду тебя искать.

там, впереди, твои следы —

и я уже не в силах ждать.

твои следы – они везде:

они идут по шару кругом,

они в слепой морской воде,

они бегут полями, лугом…

там, в облаках, твои следы,

твой отпечаток пальцев нежных;

как по иронии судьбы

иду дорогой, с ними смежной.

и в воздухе следы витают,

и я ищу их в каждом сне.

но где найти их, я не знаю:

ты там, где сны; и ты везде.

тебя я встречу через год,

а может быть, через все двести,

но знаю я – мне повезёт:

когда-нибудь мы будем вместе.

Дыши

горит в аду моя звезда;

ты тоже попадёшь туда,

где только чёрная вода

тебя поглотит без стыда.

там трепет чёрных облаков,

что изрыгают ветви снов.

ты не уйдёшь от их оков:

ты спишь под плесенью гробов.

но безымянный плач души

пройдёт сквозь темноту тиши,

стирая в пепел все ножи…

я говорю тебе: дыши!

Зима

белая луна освещает города;

чёрной синевой прокралась по небесам.

белые снега не знают страшного суда,

чёрной бахромой закрыли путь тебе сюда.

чёрными тенями под ногами облака,

белые, как этот снег, чернеют над землёю.

чёрные следы в тебе оставила душа;

белеет город, но туда нам не войти вместе с тобою.

белые фразы в твоих глазах остынут враз,

чёрными следами протоптав всю твою душу.

и белая, как мрак внутри тебя, настанет тьма;

ещё не скоро станет белой эта чёрная зима.

Крик

стирая звёзды в пыльной тьме,

уничтожаюсь до нуля.

моё внутри скользит по дну,

оно опять зовёт тебя.

оно стекает по лицу,

оно в ушах, в глазах, в крови,

в его слезах опять лишь ты,

опять кричит всё изнутри.

опять всё молится, молчит,

всё дышит первою весной.

тобою жили сны мои,

звезда моя умрёт тобой.

Рисуя

нарисованный сюжет

и наши несвидания,

как будто тебя нет,

нет слёз воспоминаний

я их рисую на тусклом асфальте;

твой голос рисую; пойми уже, хватит

писать мне оттуда, где ночи белее,

чем снег твоих слов за запертой дверью.

и хватит жить… жить в этой грязи,

хватит любить, застряв в одной фазе.

я хочу знать, кто рисует сюжет

нашего фильма, где нас с тобой нет.

нарисованный портрет,

голоса, стеклянный звон.

я смеюсь, что тебя нет,

что ты – каждый сон

что каждый из нас начал с нуля,

что ты – всего лишь жизнь моя;

что твои слёзы одно лишь стекло,

что без тебя меня в жизнь занесло.

краток мой путь, и умру я без правил;

на этом пути ты большой след оставил.

я снег нарисую, и след твой погаснет,

так же, как ты, нарисованный наспех.

Когда-то

прокисшие строки старых сомнений

мне не дают найти мой покой;

никто не сумел уйти без сожалений,

не смог совладать с той старой строкой.

и мне не понять того, кто рисует

чьи-то портреты кровью моей;

быть может, ты ищешь мне смерть такую,

может, навечно мне жизнь даришь с ней.

лишь на допросе между крестами,

стоя над пропастью мыслей и дней,

ты вспоминаешь всё, что было с нами:

с твоими секретами, с ложью моей.

но всё устарело, уже мы не те,

что жили когда-то, рисуя цветы.

тебя сожгут в тлеющей где-то воде,

я же останусь клочком пустоты.

Ярослав Копельчук

Вогонь, покинутий в ночі

Недовго, але все ж палає.

Тварин стихією лякає

Хоч не для цього він горить…

…біжить, біжить людина від себе

Сама себе лякає

Від себе посмішки стримить

Летить…

…летить життя у небуття

В ніщо, за зорі, в потойбіччя.

Із того, що зробив,

Що вічне?

Нема! Нема нічого…

…й нас не буде…

Хто нас згадає,

Хто забуде?…

Вогонь, покинутий в тиші,

Про нього в женіх то не дбає.

Горить він, доки сили має.

Горить самотній, у ночі…

13.05.2010 г., Москва

Виктор Коровкин

Байки геофизика

Родео

Ехали мы по пустыне с полевых работ, и вдруг видим – верблюды лежат, отдыхают. А ребята мы были молодые, дурные… Вот я и говорю: «Стоп! Сфотографируйте меня на верблюде на память». Сказано – сделано… Тормознули, я орлом на крайнего верблюда вскочил, и он начал вставать. Но как!.. Сначала он вперёд качнулся – это он на задние конечности встал, потом меня назад потянуло – это он на четырёх утвердился. Но так как всё это происходило на высоте двух с лишним метров, то я уже слегка пожалел, что ввязался в эту авантюру. А потом он поскакал… Но лапы-ноги-конечности у него были стреножены, чтоб далеко не уходил, и скакал он так: две передние, две задние. И так попеременно. Уж не знаю, как этот «аллюр» называется, но болтался я между горбами, вцепившись в них мёртвой хваткой и подпрыгивая с амплитудой сантиметров семьдесят, стараясь каждый раз «пригорбиться» точно между ними…

А ребята ехали на машине параллельно и, как я думал, фотографировали меня. Наконец при очередном «пригорблении» я заметил, что машина, ехавшая до сих пор прямо, вдруг завихляла, задёргалась и встала. А я мчусь на этом корабле пустыни и не знаю, как его остановить! И тут я нащупал у него по бокам уж не знаю для каких нужд привязанные палки. И начался сеанс джигитовки! Между полётами правую ногу перекидываю на левый бок, встаю кое-как на палку, отталкиваюсь, лечу, группируюсь, приземляюсь. Лежу, а мимо с грохотом мчатся остальные «корабли»! И кажется, что следующее копыто, а копыта у них – мама не горюй, каждое с хорошую суповую тарелку, если не с тазик, пройдётся по мне! Но пронесло, но пронеслись. Кое-как встал, а тут и ребята подъехали. Что, спрашиваю, сфотографировали? Какое там, отвечают. Ржали до судорог, до икоты. До сих пор руки трясутся! Ну что? Посмеялись и дальше поехали. А потом узнали, что у верблюдов в эту пору гон, и их даже хозяева побаиваются. Затопчут, загрызут! А тут ковбой из Питера… В общем – повезло!