Вместо заключения, или Еще раз о роли личности в истории
«Возня под Плевной», «Шипкинское сидение», «Константинопольское стояние»… Доблесть ратного труда и самопожертвования солдат, офицеров, генералов… Но одновременно это вехи военной и политической неискусности российского руководства — императора Александра II, канцлера Горчакова и великого князя Николая Николаевича… Это показатели их низкой управленческой эффективности в сравнении с Бисмарком, Дизраэли, Андраши.
Россия не утвердилась на берегах Босфора в 1878 г. не от того, что у нее не хватало сил или слишком грозными были реальные намерения противников. Решение этой задачи оказалось не по зубам политическому и военному руководству России тех лет. Масштаб задачи явно превышал масштаб их личностей. И прежде всего это относилось к самому российскому императору.
Вглядитесь в изображения Александра II военной поры — вам предстанет лицо крайне утомленного пожилого человека. Измученная многолетними терзаниями двойной семейной жизни, его израненная войной душа уже была не способна на энергичные порывы. Он оказался на пределе своих возможностей, глубоко страдал и часто плакал Именно поэтому, а не по соображениям государственной необходимости, император покинул армию на пороге решающих событий. Он уехал искать утешения в объятиях Екатерины Долгорукой. По-человечески все понятно… но ведь он — хозяин гигантской империи и в ответе за ее интересы. Потому и нет оправдания его действиям. А вскоре примеру императора последует и его брат — главнокомандующий русской Дунайской армией великий князь Николай Николаевич. Он тоже сочтет себя вправе не двинуться с армией к Босфору, а отправиться лечиться в Петербург… к балерине Екатерине Числовой. Как, впрочем, еще ранее укатят в столицу пузановы и борейши… «лечиться» к своим «балеринам».
«Тут нет единой железной воли, нет животворящей мысли, всем руководящей. А без этих двух условий войска — мертвая масса, которая будет славно умирать, но непроизводительно »[1775]. Эти слова написаны во время войны Н. П. Игнатьевым. Но подобным образом думали в то время очень многие, и не только в России. В Берлине Мольтке откровенно обвинял российских «распорядителей» балканской кампании в неэффективности ее проведения[1776]. И все чаще упреки обращались к российскому императору. «Увы, он далек от мною желаемого, — писал о нем во время войны Игнатьев, — и не выкупает качествами человеческими недостатков характера и ума!»[1777]
Отсутствие «единой железной воли» и нерешительность — это не только характеристики верховного командования русской армии, но и две «ахиллесовы пяты» стиля управления Александра II в целом. С этой вершины они как вирус распространялись по всей государственной машине, часто губя решительные порывы отдельных ее руководителей. А где нет «единой железной воли» — там нет и должной дисциплины и организованности, а в итоге — нет и выгодной реальности.
«Нужна еще трость Петра Великого!» — в этом Игнатьев был абсолютно прав[1778]. Дисциплинирующей и мобилизующей «трости» очень не хватало в то время руководству русской армии и дипломатии. Это личностям масштаба Петра I была под силу задача прорыва к черноморским проливам. Команда же Александра II в 1877–1878 гг. оставила иные следы в истории — следы «турецкого гамбита».
