По следам карабаира. Кольцо старого шейха - [215]

…Как и предсказывал Гоголев, к Самуилу Чернобыльскому их не пустили.

— Ему ни в коем случае нельзя волноваться. Не могу, не имею права, — категорически отказал главврач. — К Бекбоеву пожалуйста. Боюсь, что мы старика не сумеем спасти. Последние сутки — на кислородной подушке.

— Он без сознания?

— Временами приходит в себя. Потом снова впадает в забытье.

— Что ж. Нельзя — так нельзя. А Бекбоев мне не нужен. Приставьте к Чернобыльскому сиделку: если скажет что-нибудь, пусть даже бессмыслицу какую, обязательно записать надо.

— Хорошо. Сделаем. А сиделка дежурит.

…У Будулаева они задержались всего на несколько минут. Он лежал небритый, апатичный, даже не повернул головы при их появлении. — Жунид и Вадим сели на стулья, стоявшие у изножья кровати.

— Будулаев!

— Чего?

— Вы умеете писать?

На равнодушном, припухлом от сна лице цыгана промелькнуло некое подобие заинтересованности.

— Грамоту знаю. А что?

— Где вы находились, когда Семен Дуденко арестовал Нахова?

— Слушай, майор, — грубо ответил Парамон. — Я все сказал. Чего еще надо?

— Где были, я спрашиваю, в момент ареста Нахова? И перестаньте увиливать, Будулаев. В прошлый раз вы разговаривали охотнее…

— И зря. Все одно — хана, — он отвернулся к стене и засопел.

Парамона и его настроение легко можно было объяснить. По словам врача, рана воспалилась, пришлось делать вторичное рассечение, чтобы избежать сепсиса. У цыгана поднялась температура — нужен был красный стрептоцид — новое и редкое по тем временам лекарство. Жунид пообещал, что через Гоголева стрептоцид будет доставлен из аптекоуправления — никак нельзя было допустить, чтобы единственный стоящий свидетель умер от гангрены. И так им не везет: уже третий лежит в санчасти и все трое плохи.

— Сегодня к вечеру будет новое лекарство, Будулаев. Лекарство дорогое. Но мы его для вас не пожалеем, потому что нам нужно обезвредить шайку. И помните: вы нам нужны и, мы будем о вас заботиться, пока вы нам помогаете. Вздумаете идти на попятный — выкарабкивайтесь, как знаете. Поняли? — Прием был недозволенный, Жунид это отлично понимал, но другого выхода сейчас не было. Если он станет церемониться с цыганом, как того требуют все нормы и правила, то неизбежно промедлит, не выяснит всего, что ему нужно и… может наделать неисправимых ошибок в Дагестане.

Будулаев повернулся, застонал, сжав губы.

— Ну, чего?

— Отвечайте! И поскорее.

— Я был напротив, — тихо сказал цыган. — На чердаке. Там трехэтажный дом на другом конце площади. Видел я, как Зубера в машину садили.

— Предупредил своих?

— Ага. Как же еще?.. Телеграмму дал барону, — он усмехнулся, потрогал свой вспотевший лоб. — Так вот зачем про грамоту спрашивал, майор…

— Из какого почтового отделения вы дали телеграмму? — спросил Вадим Акимович?

— Почем я знаю. За базаром там…

— Понятно. Мы проверим.

— Валяйте.

21. Выстрелы в старой башне

Затерянный в горах уголок. Старик. Как крысы на тонущем судне. Омар Садык во всем его блеске. Трапеза. Феофан третий надеется быть хитрее других. Конец цыганского барона. Бегство Риты.

В сороковые годы на Кавказе были еще уголки, куда редко заглядывали туристы и охотники, не говоря уже о других любителях побродить, потому что места эти лежали обыкновенно в стороне от горных аулов и удобных дорог Единственный вид транспорта, возможный здесь, были лошади или неторопливые, но удивительно выносливые ослы, на которых навьючивали поклажу, а сам путник чаще вышагивал рядом, держа в руках сучковатый ореховый посох.

Козьи тропы, размытые дождями и потоками дороги усеяны скатившимися с гор валунами, небольшими, размером с кулак, и огромными осколками породы весом в добрый десяток тонн.

В одном из таких уголков, затерянных среди нагромождений скал к юго-западу от Дербента, в верховьях безымянной горной речушки, пересыхавшей почти полностью в знойные летние дни и возрождавшейся с осенними ливнями, сохранились древняя сторожевая башня и остатки нескольких давным-давно покинутых и разрушенных саклей, прилепившихся к склонам.

Горы в этом месте ущелья расступились, словно разрезанный надвое слоеный пирог, оставив посередине долины место для гигантского вздутия скал, которое, словно полуостров, одним узким своим краем соединялось с западной стеной ущелья. В центре его на высоте птичьего полета лежал плоский пятачок удобной для возделывания, брошенной теперь земли размером с хорошую городскую площадь, а у обрывистого склона заканчивался взмывающим вверх зубцом, на котором, как верный страж теснины, торчала старая башня с выщербленными, выветренными боками.

В былые времена на башне стояли дозорные, вглядываясь в туманную даль перевалов — не появятся ли с чужой стороны враждебные племена, грозящие набегом мирным аулам. Тогда на башне зажигался костер, чтобы передать тревожную весть другим дозорным, на следующей башне, построенной за многие версты отсюда, у самого поворота ущелья. И там зажигался костер: медленно, но верно срабатывала примитивная сторожевая цепь.

Теперь башня бездействовала — стены наполовину обвалились, обнажив внутреннюю каменную лестницу, верхний марш которой зарос травой, и, как свидетельство минувшего, здесь еще торчали в расселинах заржавленные обломки стрел.