По следам Добрыни - [3]

Книга первая. На родине Добрыни

Глава 1. В дорогу!

Герой картин Васнецова. Зеленый семиглавый Змей уперся хвостом в землю, а крыльями затмил небо. Страшные когти рассекают воздух, готовые сжаться в смертоносной хватке. Оскаленные пасти голов нависли над воином в красном плаще. Уже корчится на земле, сраженный ударом злобного чудища, верный конь. Но отважный богатырь закован под плащом в броню, голову его защищает шлем, а от ближайшей змеиной пасти – щит. И он занес для удара свой меч, уже обагренный змеиной кровью. Отсечена одна из голов чудища, будут отсечены в жестокой битве и другие…

Кто же тот богатырь, сражающийся не на жизнь, а на смерть с драконом? Это – Добрыня Никитич. Я стою перед картиной кисти великого русского художника Виктора Михайловича Васнецова. Стою в его мастерской в доме-музее в тихом московском переулке возле Самотечной площади, который носит теперь имя художника. Картина называется «Бой Добрыни Никитича с семиглавым Змеем Горынычем». Она написана в 1918 году, когда землю нашей страны топтали полчища кайзера Вильгельма.

Есть у Васнецова и другая картина. Пожалуй, самая знаменитая изо всех его картин. Она написана в этой же мастерской, но висит не здесь, а в Третьяковской галерее. Висит по праву, как один из шедевров русской живописи.

Богатырская застава на границе леса и степи стережет покой русской земли. Сказочной силой веет от фигур воинов и их коней. Нерушимой стеной встает застава на пути любого захватчика.

Не найдется, пожалуй, в стране человека, который не знал бы этой картины, не знал бы имен ее героев, трех богатырей. Один из них – тот же Добрыня Никитич. Он сидит на могучем белом коне, схватившись за булатный меч, весь олицетворенная готовность русского народа постоять за Отчизну, воплощение его богатырской силы, разума и доблести.

Васнецов был передвижником, художником направления, на знамени которого был написан девиз «Реализм, национальность, народность». Именно за это творчество передвижников подвергается в наши дни ожесточенным нападкам различных антисоветчиков. Злобное шипение их вызывает и картина «Богатыри». Ей ставят в вину «отсталый вкус» (то есть ее реализм) и «консервативный национализм» (то есть русский патриотизм художника). Они лицемерно оплакивают ее популярность у советского зрителя, которую считают чрезвычайно вредной.

Картина Васнецова действительно проникнута неколебимым русским патриотизмом. И за это она действительно снискала любовь народа. Недаром неустанный пропагандист творчества передвижников В. В. Стасов восторженно приветствовал ее появление на Передвижной выставке в 1898 году, заявив, что «в русской живописи «Богатыри» занимают одно из первейших мест», что в картине воплощена «вся сила и могучая мощь русского народа»[1].

Действительно, «Богатыри» служили всенародному чувству русского патриотизма! И я, офицер-разведчик с тремя годами фронта за спиной, кончавший Великую Отечественную войну в Германии, на развалинах гитлеровской империи, отлично помню, чему служили «Богатыри» в те грозные годы. Репродукции этой картины висели во фронтовых блиндажах, а силуэты васнецовских богатырей появлялись во фронтовых газетах, и в них нередко вписывались силуэты советских воинов. Они действительно напоминали о непобедимости русского оружия, если на Русь нападут. Вот каким проявился тогда пафос «Богатырей»!

Как видим, картина эта вызывала и продолжает вызывать и восторг, и бешеную злобу. Она хрестоматийна, но вокруг нее кипели и кипят страсти. Не случайно ее образы вдохновляли воинов на фронтах Великой Отечественной войны. Не случайно она восхищает миллионы зрителей и сегодня.

И одним из героев ее является Добрыня Никитич. Миллионы знают эту фигуру в том облике, в котором воплотила Добрыню вдохновенная кисть Васнецова в «Богатырях». Художник не раз возвращался к образу Добрыни Никитича, он – один из любимых героев его творчества. И на картине, где он сражается с семиглавым Змеем, он снова в том же шлеме, что в «Богатырях». Зритель может его узнать, хотя и не видит здесь его лица.

Я покидаю мастерскую Васнецова с благоговейным чувством – и с глубоким волнением. Ибо я отправляюсь в поездку на родину Добрыни Никитича.

Мифический персонаж? «То есть как – на родину?! – слышу я голос читателя. – Какая же у Добрыни Никитича может быть родина, если и самого-то его в помине не было? Вот же в книжке, изданной и переизданной в Москве, черным по белому написано: „…друг Ильи Муромца, мифический Добрыня Никитич“[2]. Книжка вышла в авторитетной серии «Дороги к прекрасному». А раз мифический, так о чем говорить? Разве можно, к примеру, поехать на место поединка со Змеем Горынычем?»

Действительно, в книге Цапенко сказано ясно: мифический … Формулу эту или близкую можно встретить и в других не столь давних книгах или в популярных журналах. Тезис этот преподносится в столь категоричной форме, что кажется не требующим доказательств. И если этот тезис справедлив, то мне было бы действительно некуда и незачем ездить. Разве что «на родину мифа».

Да, такой взгляд на былины как на народные сказки, широко распространен, для многих даже привычен. А между тем я еду вовсе не в волшебную сказку. Науке давным-давно известно, что былинные персонажи как категория вовсе не мифичны (хотя среди них, разумеется, попадаются и вымышленные фигуры). И еду я отнюдь не на родину мифа, а на родину Добрыни Никитича. Не персонажа, выдуманного Васнецовым или сказителями былин, а реально существовавшего человека.