По следам бездомных Аонид - [2]

Нельзя не внять волнению земному,

Нельзя не гибнуть в недрах суеты,

Нельзя не знать, что нет для дерзких дома,

Нельзя не рвать запретные цветы.

И надо жить без лавр и без оваций,

И слушаться лишь самого себя,

И падать надо, надо разбиваться,

И ненавидя мир сей, и любя.

И надо сознавать, что неизбежно

Постигнет нас забвенье, наконец,

И лишь искусству посвящать прилежно

Горение встревоженных сердец.

1937

«Нет для дерзающих свободы…»

Нет для дерзающих свободы

Ни при царе, ни при вожде

И одинаковы везде

Мещанствующие народы.

Всегда и в каждом мирном стане,

Внушая черни злобный страх,

Живут в восторженных сердцах

Неотразимые мечтанья.

И есть бессмертие лишь в этом

Немолчном зове бытия:

Ценою крови честь сия,

Дана пророкам и поэтам.

1936

«Молчать, не замышляя мести…»

Молчать, не замышляя мести,

Своей гордыни не щадя,

Не славя ни хулой, ни лестью

Деяний черни и вождя;

Пускай их лица злы и жадны,

Их пальцы сжаты в кулаки,

Пускай волною беспощадной

Нахлынут ихние полки…

Молчать! Приять и срам, и муку,

А сердце кроткое сберечь,

Чтоб сыну передать иль внуку

Меч Духа — праведную речь.

1935

«В пятом году — рабочих…»

В пятом году — рабочих,

В семнадцатом — юнкеров…

Нет, мы не злее прочих —

Всякая льется кровь.

Гибли, шутя, матросы,

И сдержанно умирал,

Расстрелянный так просто

Правитель и адмирал.

Мы — те, на устах которых

Проклятья, а не привет,

Но скажет седой историк:

Достойней эпохи нет!

1935

«Пускай нет правды на земле…»

Пускай нет правды на земле

И нет ни вечности, ни счастья —

Нам тем и горше и милей

Волнений жизненных причастье.

Слагаем гимны мы весне,

И женщин трепетных ласкаем,

И улыбаемся во сне,

И спорим за вином и чаем.

А если властная тоска

Скует наш дух печальной скукой

И мы поймем, что смерть близка

И что она — со всем разлука,

Вздохнем и погрузимся в грусть.

И нас восхитит  умиленье,

И мы запомним наизусть

Порывы горнего томленья.

Пускай конечно бытие

И не узреть нам будет рая,

Прелестна жизнь и лишь ее

Благословим мы умирая.

1936

«В дерзаньи я презрел земное счастье…»

В дерзаньи я презрел земное счастье

И горделивой мыслию пленен,

Что мы ни в силах человечьей властью

Остановить движения времен,

И не достичь нам полного покоя,

И не познать нам точного числа,

И мы не справимся наверное с тоскою —

Но все равно не бросим ремесла

Искателей волнения пустого,

Глашатаев напраснейшей мечты,

Той, за которую лишь мы готовы

Приять и жизнь и иго нищеты.

1937

«Мы, может быть, последние на свете…»

Мы, может быть, последние на свете

Скорбящие от лишнего ума,

И после нас на несколько столетий

Закроют сумасшедшие дома.

И толпища с тоскою незнакомых

Начнут вкушать земную благодать,

Когда колонии червей и насекомых

Останки наши будут доедать.

Но кто-нибудь, прельстившись ветхим кладом,

Найдет полуистлевшую тетрадь,

И мы отравим вопрошанья ядом

Дотоле жизнерадостную рать.

1937

«Блаженны те, что вовремя созрели…»

Блаженны те, что вовремя созрели,

Чьи вовремя надежды отцвели,

А мы, еще не знающие цели,

Блуждающие в море корабли.

Морщинятся с годами наши лица,

Но тем сильней мы веруем в мечту

И все труднее нам остепениться

И погрузиться духом в суету.

Все чаще мы страдаем тихим гневом

И, кажется, уже нам суждено

Ласкаться только к легкодумным девам

И пить со скуки горькое вино.

1937

«Слышатся чаще и чаще…»

Слышатся чаще и чаще

Новые голоса,

Не о душе скорбящей,

Про земные глаза.

Их не задел глубоко

Русской тоски расцвет,

Скажут они про Блока —

Непонятный поэт.

Мы, несущие знамя

Жалости и стыда,

Знаем: умрет с нами

Прошлое навсегда.

1936

«Живем в изгнании и наша жизнь тяжка…»

Живем в изгнании и наша жизнь тяжка,

И каждый день с собой приносит  только тризны,

И чаем мы теперь исподтишка

Узреть когда-нибудь поля своей отчизны…

И блажь житейская напрасно нас зовет

Смириться и чуждым пенатам поклониться,

Спасти от глада плоть и душу от забот,

Снедающих ее, когда она томится.

Пускай бессмыслен путь с безрадостным концом,

Но есть величие безумья в долге этом:

Остаться навсегда бездомным беглецом

И становиться нищим и поэтом.

1936

«Мы мучимся бесплодными мечтами…»

Мы мучимся бесплодными мечтами

И скорбью об утраченной весне,

Но даже и иссохшими  перстами

Цепляемся за ветошь наших дней.

И пусть усталых смердов Апполона

Обманет к славе влекшая стезя,

И нас могильное сокроет лоно,

Томительным гниением грозя.

И пусть не  узрим светлых сновидений

И нам сознанье ясное дано,

Что нас постигнет полное забвенье,

Как наших предков, тлеющих давно —

Мы все равно не бросим милой лиры

И будем рваться мыслию вперед

И познавать, что вечного нет в мире,

Но что искусство позже нас умрет,

Что вопреки веленьям жизни куцой

И быстрым струям леты вопреки,

Поют в эпоху русских революций

Державинскую «Пчелку» казаки.

1937

«Мы нищие, бездомные поэты…»

Мы нищие, бездомные поэты,

Изгнанники творящейся страны,

И нам спасенья от кручины нету,

И на забвенье мы обречены.

Привыкли мы к настойчивому стуку

Уже неровно бьющихся сердец

И лишь вином обманываем скуку,

В которую мы канем, наконец.

Но и живя среди народов чуждых,

Теряя дар родного языка,

Мы молимся о радостях и нуждах

Племен российского материка.

1938

«Мы, безземельные питомцы вдохновенья…»

Мы, безземельные питомцы вдохновенья,

Храним, как таинство, заветную любовь

К стране, давно для нас далекой и волненье