По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918 - [37]
– Не плачь, мамочка, – дрожащим голосом сказал я. – Бог даст, это не последний раз…
При этих словах мать еще сильнее зарыдала. Потом я крепко обнял своих милых маленьких сестер и простился со всеми другими. Через минуту я уже сидел в экипаже с матерью и сестрами. Все мои знакомые и родные стояли группой у нашей садовой калитки, когда лошади тронули, все они замахали шапками и платками и пожелали счастливого пути и благополучного возвращения.
На повороте улицы я еще раз обернулся и посмотрел на свой родной домик. Кто знает, может быть, мне не суждено уже будет его вновь увидеть. Всю дорогу до самого вокзала мы все молчали, так как каждый был погружен в свои мысли, и только мои две маленькие белокурые сестрички, сидевшие против на скамеечке экипажа, бросали украдкой на меня грустные взгляды. Поезд уже подходил, когда мы подкатили к вокзалу. Носильщик взял мои вещи, а я быстро отправился к кассе за билетом. Через несколько минут у меня уже был билет, и я направился к вагону, на котором была прибита белая дощечка с надписью «Для г.г. офицеров». Место скоро нашлось, и я, уложив на полку все свои вещи, вышел на платформу, где меня ожидали мать с сестрами. Бедная мать с трудом скрывала охватившее ее волнение, и когда через некоторое время дали два звонка, она не выдержала и, схватив меня руками за шею, горько зарыдала, умоляя меня не забывать ее и моих маленьких сестер, писать как можно чаще и беречь себя… Слезы душили ее, не давая возможности говорить. Раздался третий звонок. Мать судорожно прижалась ко мне и торопливо перекрестила меня. Я горячо ее поцеловал, обнял своих маленьких плакавших сестер и вскочил на поезд уже на ходу. Я стоял на нижней ступеньке вагона и, махая папахой, смотрел на эту маленькую группу дорогих мне лиц до тех пор, пока они не слились с пестрой толпой, стоявшей на платформе.
Долго еще я стоял и смотрел на вокзал и на толпу, которые делались все меньше и меньше по мере того, как поезд развивал ход, и мучительная точка защемила сердце. Я взглянул на город. Все так знакомо. Весь город утопал в пожелтевшей зелени садов. Вон городской сквер, вон красивые здания главной улицы, вон электрическая станция с высокой кирпичной трубой, из которой тянулась длинная струя черного дыма. Несколько маленьких церквей и белый красивый костел. И над всем этим разноцветным морем садов и построек города возвышался, сверкая своими главами, огромный собор.
Поезд шел все быстрее и быстрее, а я все стоял и смотрел на уходивший вдаль город, с которым были связаны все радости и горести моей юной жизни. И только тогда, когда промелькнули последние постройки предместья и потянулись оголенные, скучные поля, я бросил последний прощальный взгляд в сторону родного города и вошел в вагон.
В вагоне были исключительно одни офицеры разных полков, действовавших на Юго-Западном фронте. Большинство были оправившиеся после ранения и контузий и возвращавшиеся в свои части. Настроение у всех было бодрое и веселое. То там, то сям раздавался здоровый, заразительный смех. Здесь не было знакомых и незнакомых, все принадлежали к одной огромной и дружной военной семье, еще более сплотившейся под кровавым стягом войны. Слишком много впечатлений и переживаний дает война, и потому каждый старался поделиться своими чувствами. Громовая победа наших славных войск вызывала у всех подъем духа и жажду поскорее вновь броситься в грозное пламя войны. И только не вполне зажившие раны иногда внезапно сорвавшейся болью напоминали о тех ужасах и не поддающихся описанию страданиях, которые человечество навлекло само на себя.
На следующее утро поезд подходил к австрийской границе. Хотя фронт был еще более чем на сто верст, но уже начиналась атмосфера войны. На пограничной станции Радзилович нужно было пересаживаться в австрийские вагоны, так как австрийская колея немного уже нашей, и потому русские поезда доходили только до этой станции.
Вся платформа была набита солдатами. На сером фоне этой массы рельефно выделялись голубыми пятнами отдельные группы пленных австрийцев, которых направляли в глубь России. Железнодорожные пути были забиты воинскими эшелонами и санитарными поездами. Много встречалось раненых со сверкающими белизной перевязками на руках и ногах.
Едва я вышел из вагона, как смешался с тесной толпой солдат, и много трудов стоило мне добраться до коменданта станции, где я узнал, что австрийский состав идет в час дня.
Делать было нечего, и я расположился с вещами в маленьком зале 1-го и 2-го классов, битком забитом военным людом. Очевидно, большинство, как и я, ожидало австрийского поезда, и я с ужасом подумал, как мы все поместимся. Время тянулось очень долго. От скуки я вышел на платформу. В это время с австрийской стороны подходил эшелон с пленными австрийцами. Когда поезд остановился, я подошел к первому попавшемуся вагону и начал частью по-польски, частью по-немецки разговаривать с австрийцами. Но они плохо понимали. У большинства из них был очень изнуренный вид, хотя они не скрывали своей радости, что попали в плен. Это были в большинстве руссины, которые, как известно, симпатизировали русским и потому сдавались нашим войскам целыми десятками тысяч почти без всякого сопротивления. Едва поезд остановился, как тотчас вагоны окружили наши солдаты, которые с любопытством принялись рассматривать «австрияков». Тотчас завязалась своеобразная беседа. Нет ничего забавнее, когда русский солдат начинает говорить с пленными. Пленного он называет не иначе как «пан» и, объясняя ему что-нибудь, подкрепляет свои слова такими выразительными жестами и подмигиваниями, что тот быстро понимает, о чем идет речь, и отвечает, всеми силами стараясь, чтобы его поняли. Многие солдаты угощали пленных кто табаком, кто хлебом, чем последние были очень тронуты и, принимая подарки, в знак благодарности отдавали честь по-австрийски и говорили: «Русь карашо». У одного из конвойных, сопровождавших эшелон, я расспросил подробно, где и когда взяты в плен эти австрийцы. Оказалось, что в последние дни бои на реке Сан в Галиции приняли необычайно ожесточенный характер, так как река Сан для австрийской армии – последняя серьезная преграда на галицийском плацдарме, этим и объясняется то упорство, с каковым они ее обороняли.
Ларри Кинг, ведущий ток-шоу на канале CNN, за свою жизнь взял более 40 000 интервью. Гостями его шоу были самые известные люди планеты: президенты и конгрессмены, дипломаты и военные, спортсмены, актеры и религиозные деятели. И впервые он подробно рассказывает о своей удивительной жизни: о том, как Ларри Зайгер из Бруклина, сын еврейских эмигрантов, стал Ларри Кингом, «королем репортажа»; о людях, с которыми встречался в эфире; о событиях, которые изменили мир. Для широкого круга читателей.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Мемуары А. В. Еропкина, русского публициста и общественного деятеля, охватывают период с 1905 по 1928 год. Он начинает их в то время, когда его избирают депутатом от Рязанской губернии в Государственную думу I созыва, и заканчивает уже в эмиграции, в Белграде, сотрудником газеты «Политика». Еропкин стал очевидцем переломного в истории России периода. Дума I и III созывов, где он входил в партию октябристов; война и ее восприятие внутри страны; революция; положение на Украине в 1918–1920 годах, куда автор был отправлен Земским страховым союзом, и в Крыму во время красного террора – вот те темы, которые освещаются в мемуарах.
Воспоминания полковника Д. Л. Казанцева охватывают период 1914–1917 годов, когда он находился на службе в Оперативной канцелярии в Финляндии. Публикация этого источника открывает практически неизвестный фронт Первой мировой! войны, где также шло противоборство между воюющими сторонами. Автор уделяет большое внимание развитию революционного активистского (егерского) движения в Финляндии, процессу и методам формирования из финляндцев Королевского прусского егерского батальона № 27 в германской армии, а также борьбе русских властей с активистским движением и вербовкой в германскую армию. Воспоминания охватывают практически весь период Первой мировой войны и заканчиваются описанием революционных событий в Гельсингфорсе, массовых убийств русских офицеров и образования советов рабочих и солдатских депутатов.
В книге впервые в полном объеме публикуются воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II А. А. Мордвинова.Первая часть «На военно-придворной службе охватывает период до начала Первой мировой войны и посвящена детству, обучению в кадетском корпусе, истории семьи Мордвиновых, службе в качестве личного адъютанта великого князя Михаила Александровича, а впоследствии Николая II. Особое место в мемуарах отведено его общению с членами императорской семьи в неформальной обстановке, что позволило А. А. Мордвинову искренне полюбить тех, кому он служил верой и правдой с преданностью, сохраненной в его сердце до смерти.Издание расширяет и дополняет круг источников по истории России начала XX века, Дома Романовых, последнего императора Николая II и одной из самых трагических страниц – его отречения и гибели монархии.
Воспоминания генерал-майора М. М. Иванова (1861–1935) открывают картину жизни России после Великих реформ 1860–1870-х годов. Перед читателем предстает жизненный путь «человека из народа», благодаря исключительно своему трудолюбию и упорству достигшего значительных высот на службе и в жизни. Читатель не только следит за перипетиями личной жизни и карьеры автора, но и становится свидетелем событий мирового масштаба: покушения народовольцев на императора Александра II, присутствие русских в Китае в 1890–1900-х, Боксерское восстание, Русско-японская война, обустройство форпоста русского присутствия на Тихом океане — Владивостока, Первая мировая и Гражданская войны… Яркими красками описаны служба автора в Крыму, где ему довелось общаться с семьей выдающегося художника-мариниста И. К. Айвазовского, путь через моря и океаны из Одессы на Дальний Восток и др.