По секрету всему свету - [17]

— Как — нет? Куда же она делась?!

— Сгорела при пожаре на старой квартире бабушки в девяносто третьем году — я тебе вчера про него говорил. Тогда одна комната — ее спальня — выгорела полностью. Там она и хранила «Поцелуй розы». Факт тот, что после не нашли даже следов брошки. Жалко, конечно, но ничего не поделаешь. «Теряем больше иногда…» После того пожара пришлось невыгодно обменять квартиру на нынешнюю. А снимок, про который ты говоришь, сделан еще там. Это был бабулин юбилей — семидесятилетие. Кстати, тогда она надела эту драгоценность в первый и последний раз: мама уговорила. По крайней мере, сама бабушка так сказала. Вот такие дела… Я ответил на твой вопрос?

— Вполне, Андрей. Ну ладно, извини! Трудись дальше.

Я была разочарована: еще одна ниточка оборвалась, как только я попыталась за нее ухватиться.

— Погоди, погоди! У меня к тебе тоже вопрос. Поужинаешь со мной сегодня?

— Что я слышу! А как же твоя невеста? Я не хочу, чтобы она нанесла ущерб моим роскошным волосам!

— Моя невеста?..

В трубке замешкались, после чего — совершенно неожиданно — звонко расхохотались.

— Ах, моя невеста, ну конечно! И это успели донести бабушки-старушки… Не беспокойся: она не ревнива! Вечером я тебе все объясню, это тоже не телефонный разговор. Так я заеду за тобой часиков в восемь?

Вообще-то, конечно, мне стоило выяснить личность его невесты еще вчера. Но до нее просто дело не дошло: и без того мы с Андреем расстались около полуночи.

— Ну, если не ревнива — тогда, пожалуй… В конце концов, ужин с клиентом — это норма международной деловой практики!

* * *

Прежде чем открыть дверь старушкиного жилища со стороны передней и закрыть со стороны лестничной площадки, я еще раз проверила свою готовность номер один к следующей операции. Она должна была пройти в соседней квартире.

На площадку последнего, пятого этажа, где проживала покойная Пронина, выходили три двери. Секция Варвары Петровны была расположена прямо напротив лестницы. Неприступную стальную дверь фирмы «Халамайзер и дочь» (да-да: «дочь» — та самая Эллочка Халамайзер, с которой я была знакома, можно сказать, накоротке) — так вот, эту самую дверь по левую руку от меня я могла вообще не брать в расчет, «взламывая» средь бела дня бабушкину квартиру. Здешние хозяева давно и, видимо, надолго переселились за океан, а эту хату держали так, в качестве российской «дачки». Словом, милицию вызывать некому.

А вот другая — справа, с крикливым перламутровым номером «50» и облезлым черным дерматином… За нею явно кипела жизнь, когда я не таясь, позвякивая ключами и насвистывая какой-то мотивчик, поднималась по лестнице! И мое появление здесь, конечно же, не осталось незамеченным. Это было так же очевидно, как и то, что за «дерьматиновой» перегородкой сопели, шептались и отпихивали друг друга от дверного глазка. Впрочем, звонка в милицию я тоже могла не опасаться, хотя и по другой причине.

И вот теперь, спустя часа полтора, я с чувством служебного долга, решительно, тремя короткими требовательными звонками позвонила к соседям. Так судьба стучится в двери.

После секундного смятения раздался мой любимый вопрос:

— Кто?..

— Гражданка Фефелкина, Светлана Витальевна? Откройте, милиция!

Загремели запоры. Однако дверь приоткрылась только на ширину цепочки, и в образовавшуюся щель выглянуло такое колоритное лицо, что даже в моем заматерелом «милицейском» лексиконе вряд ли нашлись бы подходящие выражения для словесного портрета. Я сунула свое красное удостоверение стажера областного управления (просроченное лет семь тому назад) к самому багровому напудренному носу Светланы Витальевны и быстро убрала его.

— Иванова, горпрокуратура, следственный отдел. Открывайте, открывайте, Фефелкина! Что же мы — так и будем с вами общаться через дверь?!

— Пожалуйста, пожалуйста, проходите, товарищ… Петрова!

Хозяйка засуетилась, и я оказалась в узкой темной прихожей. В нос шибанул такой букет ароматов, что перед глазами поплыли радужные круги.

— Иванова! — строго поправила я, стараясь устоять на ногах. — Душновато у вас тут, однако…

— Да-да, извините… Это муж у меня… приболел, оттого и душно. Вы на кухоньку проходите, ладно? А то в комнате у меня не прибрано. Болеет он у меня… Сюда, сюда пожалуйте.

В голосе Светки-торгашки звучала такая до боли знакомая музыка родного города, что у меня потеплело на сердце. Эти голоса вы слышите каждый день у уличных лотков, с утра до поздней ночи они призывают вас: «Пирожки, пирожки!.. горячие „гамбурги“!.. свежие „сосиськи“!.. Кто забыл купить?..» Зрительный образ тоже вполне соответствовал звуковому, так что мне даже захотелось выручить ее и купить пару пирожков… Однако я вовремя вспомнила, что пришла сюда вовсе не за этим.

— Муж, говорите? Хм… Ну, болеет так болеет, дело житейское. Можно и на кухню.

Я прошла в указанном направлении и с опаской опустилась на табурет, стараясь ни к чему не прикасаться. Несмотря на принятые меры предосторожности, тараканы в смятении кинулись врассыпную: все-таки чужой человек… Разуваться я, разумеется, не собиралась. Впрочем, от моих сапог грязнее здесь не стало.

— У меня к вам несколько вопросов, гражданка Фефелкина. Вы, наверное, догадываетесь, что это касается смерти вашей соседки Прониной Варвары Петровны.